Духовная проза
Батюшка Харитон
Рассказ Александра Скорупского о борьбе русских патриотов против польских оккупантов и предателей Родины в начале 17 века, о попытке освободить Москву, предшествовавшей приходу ополчения Минина и Пожарского и о мученической смерти организатора русского подполья - иерея Харитона.
После смерти в 1605 году незадачливого государя Бориса Годунова, шестой уж год пустошила и раздирала русскую землю смута. Вслед за явлением в Польше главного Вора - лжеДмитрия Первого, на всех украинах Руси объявились и разжигали бунт самозванцы: в Астрахани некий Иван выдавал себя за сына Грозного, а Август ссылался на происхождение от другой царственной особы, некий Лаврентий именовался сыном несчастного Ивана, убитого Грозным, на Дону объявился Федор Федорович - самозванный сын усопшего государя Федора Иоанновича, под Псковом сколачивал шайку еще один царевич Димитрий - да не тот, которого зарезали в Угличе, не тот, женатый на Марине Мнишек, которого убили восставшие москвичи в 1606 году, и не тот, который после обивал пороги а Польше, а самый настоящий, Вором Сидоркой в просторечии меж русскими людьми именуемый. Вдобавок по степи бродили с полдюжины "царевичей" Мартынок, Ерошек и Гаврилок рангом поменьше. Меж тем поляки осадили Смоленск, шведы, забрав северные города, подступили под Новгород. Шайки неизвестно кому подчинявшегося вооруженного люда грабили правых и виноватых.
17 июля 1610 года в результате дворцового переворота пала власть сидевшего в Кремле царя Василия Шуйского. Бояре постригли и заключили в монастырь бывших царя и царицу, а корону Руси решили предложить Владиславу, сыну короля польского. Окончательно предавая интересы страны, московская знать разрешила разместить в Кремле польский гарнизон. Изверившееся во всем, много раз преданные и проданные, разобщенные и лишенные руководства, русские люди старались просто выжить - занимались ремеслом и мелкой торговлей, ковыряли небогатую землю, а то и просто пьянствовали, не просыхая, на последнее.
Кабак на Ваганьковском холме, напротив Кремля, близь Крымского брода, славился у москвичей хорошей едой и высокими ценами. Внешне он мало отличался от прочих питейных заведений - простая бревенчатая изба, срубленная на склоне к реке Москве, вот только не было у дверей постоянной толчеи оборванного гулящего люда, да не валялись на дворе как попало упившиеся пьяницы.
Отворив тяжелую входную дверь и скривившись от винного духа, поп Харитон уверенно вошел в полутемную горницу. Неспешно перекрестившись на иконы, уселся у стойки содержателя кабака - целовальника.
- Бог в помощь, молодец.
- Здравствуй, батюшка. Что выпить-закусить изволишь?
- Подай-ка, молодец, штоф зелена вина, да белых грибочков маринованных, лука репчатого туда не жидясь накроши. А чтоб не опьянеть мне, грешному, баранинки запеченой принеси, славная я слышал у тебя баранинка. Соль на стол ставить не надо, дорога она ныне-то, я свою соль в тряпочке принес, уж не обессудь. Да квасу запить мне жбанчик.
- В момент подадим, не сомневайся. А расплатиться у тебя будет чем, или как?
Харитон молча выудил из кошеля и положил на прилавок тускло блеснувшую золотую копейку. Целовальник нахмурился. Мала сия монета на вид - меньше грамма золота в ней, да цена велика - десяти серебряным копейкам равна, за двадцать таких золотых на Москве крепостного человека купить можно. Откуда у попа такая ценность? А вдруг фальшивая?
Выудив из ящика острую стальную иглу, целовальник воткнул ее в монету. Острие легко вошло в мягкое, чистопробное золото. Кивнув священнику и убрав монету в ящик, целовальник без слов выставил на прилавок штоф водки и чарку.
Приказал принести еду услужающему человеку.
Выпив по первой, Харитон огляделся. В кабаке было занято всего пара столов - место, как видно, было не бойкое.
- Что-то питухов не много у тебя, молодец.
- А питухи к нам и не ходят - дорого.
- Почему ж дорого у тебя?
- Провизию на базаре покупаю, а там сам знаешь, цены. Подвоза к Москве почти совсем не стало - на всех дорогах разбойнички орудуют. И водку я не сам гоню, а как положено, на государевом винокуренном заводе получаю, да как другие кабатчики не разбавляю, дурмана не подмешиваю. От того и недешево. Но на жизнь не жалуюсь, немало ко мне завсегдатаев заходит. Солидные все больше господа, и покушать вкусно любят, и поговорить спокойно. Пьяни, что глотку дерет, здесь почитай и не бывает, такие в других кабаках околачиваются.
- Что ж, и поляки у тебя бывают?
- Нет, поляки не заглядывают. Часто на них стали нападать посадские люди, даже в Белом Городе паны появляться опасаются. Гарнизон из Кремля почитай и не выходит. Ну да не нашего ума это дело. Скажи, батюшка, как тебе сдачу с золотого давать - сейчас серебром или еще как-нибудь перекусить ко мне наведаешься? За мной не пропадет, угощу на славу.
- Отчего не наведаться? Славная у тебя баранинка, да и водка крепкая. Только уговор у нас с тобой такой будет. Вот ты сегодня мне не верил, деньги вперед требовал, потом мою монету проверял - не фальшивая ли. Так дальше дело не пойдет. Ты, государев целовальник, в уважении к моему сану, людям пример являть должен! Вот к примеру, зайду я к тебе на днях со своим духовным чадом, так ты нам все самое лучшее на стол сразу подавай, без моего приказа, и о деньгах речи не веди, как будто кормишь-поишь меня со спутником из уважения. А я после с тобой сполна расплачусь. Договорились, молодец?
- Договорились, батюшка.
Два дня спустя в том же кабаке поп Харитон крепко загулял с сотником дворянской стражи Тайницкой башни. Кабатчик выставил на стол уже третий штоф водки. Прикончив щи, мясное жаркое, пироги и копченую рыбу, собутыльники вяло ковыряли деревянными ложками гречневую кашу со шкварками.
Ну и службу ты себе подыскал, сын боярский - подзуживал батюшка Харитон. - Лучше не придумаешь! Сиди себе на башне, поплевывай, на речку любуйся. Широка река Москва, ни один ворог с твоей стороны на стены не полезет. Спокойно, хорошо! Это тебе не обозы от разбойничков охранять, не в Белом Городе с посадскими драться.
- Ты, поп, не болтай о чем не знаешь. Мое дело ратное, где поставили, там и стою.
- Так я и не спорю. Только что вы, сто здоровых лбов, в одной башне скучились, там двух дозорных и то много будет. Лучше бы шишей-разбойничков поприжали маленько, грабеж и татьба и днем, и ночью, оттого подвоза к Москве нет, все вздорожало.
- Глуп ты, поп! Важней поста на Тайницкой башне, почитай во всей Москве нет. Коль обложат вороги город, как воды на всех жителей напасешься? Потому и прорыты от башни сей тайные ходы к реке Москве. А ниже по течению, выводиться в речку и сточный канал из Кремля - подземный ход в рост человека. Все это от ворога пуще глаза беречь надобно.
- Что ж тогда поляки твою сотню в Тайницкой башне своими людьми не заменили? Они ж русским ни в чем не верят, у всех ворот панскую стражу расставили.
- А не сказывал никто полякам о ходах тайных. Я и воины мои Руси служим и законной власти, в отсутствие государя - боярской думе. Сказали нам принять поляков - приняли, но докладывать им обо всем я не обязан.
- Странно у тебя получается, сын боярский. Сообщать полякам важные сведения ты не хочешь, а сторожишь Москву для Владислава Жигимонтовича, сына короля польского, которого бояре нам в цари прочат.
- А что я могу сделать, коль никто из своих князей на престоле не усидел? Да и не мудрено - ни порядка у нас, ни денег, ни войска путного, одно воровство, разбой да пьянство.
- По моему разумению, сотник, любой русский на престоле будет лучше иноверца поганого.
- Что ты мне предлагаешь? Бунтовать? Рубить бояр-изменников? На, держи саблю - иди, руби! Ах, не умеешь? А хрен ли, ты, старый, тогда выступаешь? Хрен ли прибрел в Москву из своего захолустья и меня здесь жить учишь? Вы, духовные, известное дело, католиков боитесь, потому и народ с дворянством к неповиновению подталкиваете! А ты что такое русский бунт знаешь? Да когда Болотников с шишами под Москву подступал, всех дворян вырезал от мала до велика, я две недели к Кремлю пробиться не мог, все дороги перекрыты были. По лесам и болотам скрывался, такого насмотрелся, столько трупов перевидал - вовек не забуду.
Когда дворянскую конницу в панцирях наконец увидел - целовать их готов был. Потому любой власти на Руси, какой бы плохой она не была, до последней капли крови служить буду! А всех шибко смелых, что Смуту раздувают, я б своими руками передушил. И первого - Пожарского твоего! То же мне, герой-воевода! С гарнизоном Зарайска со всей польской армией и казаками западноукраинскими воевать надумал. Пару приступов отбил, но все одно города не отстоял, только людей положил понапрасну.
- Что ж вы, войско, когда царя Шуйского свергали, его не защитили? Какой бы плохой не был - законный был государь, на царство венчанный.
- Что значит не защитили? Я могу выступить только по приказу. Войско - на то оно и войско, надо мной - боярин, над боярами - воевода. Если начнем рассуждать да сами действовать - это уже не войско будет. Думаешь легко мне моих ратников в узде держать? Ныне все не о службе, только о деньгах думают. Даже десятники у меня - за серебро да водку мать родную продадут...
Понимая, что сотника ему не уломать, батюшка Харитон решил действовать через его подчиненных.
Через день Харитон снова сидел в том же кабаке, на сей раз с десятником из Тайницкой башни. Дело шло на лад - за тысячу рублей и пожалование дворянства ратник соглашался связать командира и пропустить подземными ходами русское дворянское ополчение под командованием князя Трубецкого и православных казаков внутрь Кремля. От Тайницкой башни рукой было подать до Посольского приказа, где квартировали польские воеводы, их надлежало перебить в первую очередь. Кроме того, отдельный отряд проникший в Кремль по сточному каналу, намеревался атаковать двор Мстиславских, где тоже засели оккупанты. Серебро, необходимое русским повстанцам, обещал выделит Православный Патриарх Ермоген.
Только вот беда - не нравился десятник батюшке Харитону. Ни манерой ехидно похахатывать над своими же мрачными шутками, ни склонностью подвыпив, нести похабщину. Но дело сделано - отступать от задуманного было поздно.
Все случилось не так, как задумали русские. Батюшка так и не понял, кто же их сдал - может десятник, а может один из его воинов. Всех их нашли порубленными в башне - то ли честно погибших в бою, то ли просто поляки убирали свидетелей, чтоб самим завладеть деньгами. Самого батюшку Харитона схватили тотчас после передачи серебра десятнику.
Потрескивающее пламя факелов кое-как освещало обширное подземелье. В крупные камни стены вделана дыба, рядом на столе - кнут, клещи, березовые веники, которыми жгут узников.
На скамьях, вдоль стен парились в собольих шубах длиннобородые бояре и несколько поляков в легких богатых кафтанах-кунтушах.
Расхмылившийся дюжий палач в малиновой рубахе вплотную подступил к батюшке Харитону.
- Ох и побили тебя паны, поп! Не умеют деликатно работать! А ты, небось, храбреца корчил, ничего им не сказал? Ничего, милок, мне все расскажешь!
- Не знаю, чего от меня хотите. Зачем мучаете? Лучше сразу порешите - чем так-то.
- Легкой смерти хочешь, поп? У меня просто так не отделаешься! Ты еще на коленях ползать будешь, о смерти молить! Что за руку то держишся? Сломали тебе ее, или отбили просто? Дай сюда посмотреть!
Палач быстро схватил ладонь Харитона и поднес к глазам.
- Ой, паны, ой непутевые! Три пальца попу поломали. И не добились ничего. Не знают, неразумные, что главное не пальцы ломать, главное - с уже сломанными работать. Вот так, вот так, ты мне все скажешь!
Харитон кричал, извивался от боли, стремился выдернуть руку, но палач как клещами впился в ладонь, и крутил, мял, раскачивал уже сломанные пальцы.
- Кто тебя послал? Кто дал денег? Говори, все равно ваше дело проиграно!
- Слуга Мстиславского на Москве денег дал. Вы его поспрашайте, боярина, ой больно!
- Что ж ты врешь гад! Всем известно что боярин Федор Мстиславский польскому королю лучший друг на Москве и слуга верный. Нехорошо, поп, невинного человека оклеветать хочешь! Лучше думай, поп!
- Ой больно! Извиняйте меня, оговорил я Мстиславского. Ничего не знаю, ты мне сам, мил человек, подскажи что говорить, я все подтвержу, только не мучайте меня больше!
Один из сидевших на лавке бояр встал, пьяно шатнулся, удержался на ногах оперевшись на посох и прохрипел севшим голосом: - Ты о патриархе Ермогене расскажи, думается мне, здесь без него не обошлось.
- Патриарх Ермоген, Ермоген денег дал - c готовностью согласился Харитон. - Все скажу!
- Так, так. Вот это уже интересно - оживился боярин. - Что ж, сам патриарх тебе деньги дал?
- Сам, и наградить обещал за службу.
- Когда это было и где?
- Здесь в Кремле, в патриаршем тереме, в Покров.
- В Покров говоришь? - переспросил боярин.
- Аккурат в Покров - подтвердил Харитон.
По знаку боярина, палач размахнулся и с силой ударил Харитона по лицу. - Опять врешь, гад. И-эх, а еще духовный, готов правого и виноватого оговаривать. На Патриарха вот напраслину возводишь! Всем известно, его Святейшество Ермоген в Праздник Покрова Пресвятой Богоматери к Владимирским угодникам за нас грешных молить ездил, а ты на него клепаешь! Но ничего, сейчас все раскажешь!
Палач мигнул помошникам. Заломив руки за спину, Харитона вздернули на дыбу.
- Говори, кто денег дал?
- Кошелев, Кошелев, в лагере под Калугой.
- Ну вот, давно бы так. Какой Кошелев? У кого он служит - у Трубецкого, у Зарутского?
- У царевича, под Калугой, самый доверенный человек.
- У какого царевича? У Вора Тушинского что ли?
- У царевича Димитрия. А вы, вы холуи иноземные, в аду, вместе с Иудой, в огне вечно гореть будете!
Сколь не пытали после батюшку Харитона, от своих слов он не отсупился.
От тех жестоких времен сохранился польский документ, повествующий об этих событиях. Ответ второй литовско-польских послов Московским послам под Смоленском. 1610 г.
"А в том же часе... изымав попа-лазутчика, который с грамотами смутными от вора с Калуги неоднова прислан был... Попа пытали, не тайно, но созвав много дворян, и гостей, и старост, и соцких, и тот поп в распросе и на пытке сказывал, что де князь Василий Голицын, идучи под Смоленск, с дороги к вору тайно в Калугу писал... Да и то сказывал поп, что де вор по ссылке со многими московскими людьми умыслил: пришед войском под Москву, войти в Кремль-город отреки Водяными воротами и тайниками, которые там вымурованы суть, и... людей польских и литовских, кои вместе стояли ...побить... И поп за то по приговору боярскому на кол посажен, и тую мову свою смертию окончил и закрепил."
Поляки попались на уловку батюшки Харитона.
11 декабря 1610 года один из главных разорителей русской земли, "Тушинский Вор", самозванец лжеДмитрий Второй был убит крещеным татарином Петром Урусовым, к которому накануне из польского лагеря прибыл его отец, Ураз Махмет. Выяснилось при этом и истинное происхождение Тушинского Вора. "После смерти лжеДмитрия II в его вещах нашли талмуд, письма и бумаги, писанные по-еврейски".
Патриарх Ермоген тайно продолжил мужественную борьбу за Святую Русь. В конце концов дознавшись о том, поляки заперли Ермогена в подземелье Чудова монастыря, морили голодом, от чего он и умер 17 февраля 1612 года. Но это случилось, когда ополчение Минина и Пожарского уже брало поволжские города и готовилось идти освобождать от изменников и оккупантов Москву. 26 октября 1612 года голод и безнадежность положения заставят польский гарнизон Кремля сложить оружие. С правлением оккупантов на Руси будет покончено. Будут арестованы и подвергнуты пыткам "возлюбленные друзья великого короля Польского" Федька Андронов и доверенные лица казначея и короля, также стоявшие у "царской казны". Они под пытками были вынуждены указать уворованные "великую казну и сокровища и открыли (место хранения) государственной короны (Шапки Мономаха)... драгоценного скипетра царя и великого князя Ивана Васильевича и двух драгоценных ожерелий... княгини Анастасии, матери благочестивейшего царя и великого князя Федора Ивановича всея Руси... Указали они и многие другие драгоценнейшие предметы... Итак, открытые посредством пытки деньги и сосуды положили в царскую ризницу и из этих денег много раздали воинам и весь народ успокоился".
В Москве, на Красной площади, стоит памятник Дмитрию Пожарскому и Кузьме Минину, спасшим Россию от оккупантов в Смутное Время начала семнадцатого века. Памятников иерею Харитону и многим другим русским героям Смутного времени поставить не успели. Да и вряд ли кто теперь припомнит и, даже специально перерыв исторические архивы, сможет перечислить всех храбрых воевод, казаков, стрельцов и ополченцев, стражавшихся с врагами в те годы.
Вечным памятником всем русским патриотам, самым величественным и огромным из возможных, стала сама наша Родина, одна седьмая часть земного шара, с названьем кратким Русь. Велика наша страна, но пусть каждый вспомнит своего "прадеда... погибшего еще на германской, турецкой ли войне, и прапрапращуров, погибших под Москвой и Аустерлицем, на Кавказе, в Крыму, на Литовском рубеже, в сшибке с ногайцами или еще прежде того, на поле Куликовом, на Ждане-горе, на Немиге, на Калке, на неисчислимом множестве иных великих и малых рек, и полей, и холмов, - так что, пожалуй, без хотя бы капли крови, пролитой пращурами, нет, не наберешь и горсти земли на просторах великой России".
И если однажды, встречающиеся, увы, в любом поколении выродки, польстившись на деньги ли, из ненависти к русскому народу, по-глупости или со страха предложат отдать иноземцам из состава России Курильские острова, земли на Балтике, Калининград, Карелию, Выборг, горы Кавказа или приамурье, посмотри им в глаза, и спроси спокойно, но твердо: "Чью кровь, чьи положенные за эти земли жизни собираетесь вы продать ворогу?"
А если и тогда не проймет, не опомняться, не откажуться от предательских планов - не может быть к таким выродкам жалости, наш долг сделать так, чтобы русская земля горела у них под ногами!
