В армию я был призван 23 октября 1951 года из Вавожского райвоенкомата. Служить попал в Белорусский военный округ. Наша часть стояла возле станции Мышинка, это была 154 тяжело-гаубичная артиллерийская бригада резерва Главнокомандующего. Служил я в штабе бригады старшим вычислителем. В июне 1954 года мы получили приказ грузиться в эшелоны и двигаться в Оренбургскую область, тогда она называлась Чкаловской. И хотя я служил в штабе, но куда нас везли, не знал, никому не говорили. И только в дороге стало известно, что направляемся на тактические учения. Погрузились мы в полном составе, со всей техникой и двигались только по ночам. Днем отстаивались в тупиках, на запасных путях. Ехали в теплушках, днем из них нам выходить не разрешалось. Прибыли на место, расположились километрах в ста от города Тоцка в чистом поле, на берегу реки Самара. И где-то с середины июня мы начали ездить на полигон, изучать местность, клеить карты.

До 10 августа мы не знали, что на учениях предполагается ядерный взрыв. Уже когда между офицерами пошли разговоры о ядерном взрыве я, как штабной работник, об этом услышал. Поначалу я думал, что будет простая имитация взрыва. Начали готовиться, рыли блиндажи, окопы. От нас в километрах в пяти готовили наблюдательный пункт для представителей дружественных армий, Варшавского договора тогда еще не было. Я же с командованием своей бригады ездил по полигону, где усиленно готовились к учениям - рыли окопы, укрытия, расставляли технику. И вот наступил день 14 сентября. Подняли нас, как обычно, в 6 часов утра.

День был ясный, солнечный, безветренный. Вышли на исходные рубежи, заняли свои места. Я разложил планшет, где была приколота карта района учений. Вышел начальник штаба, подошел командир бригады - стоим, разговариваем. В половине девятого утра слышим - летит самолет. Комбриг поднял голову и с усмешкой говорит: "Вот и игрушка летит". Раздается команда " молния", по которой все спрятались в укрытия. Мы спустились в блиндаж на глубину 2,5 -3 метра. Перекрытие было толщиной около 1,5 метров из бревен и земли. И вот раздался взрыв. Земля задрожала мелкой тряской, примерно как при движении вагона поезда.

От эпицентра взрыва мы были в 6-ти км. Взрыв был надземный, на высоте 300 метров над поверхностью. После взрыва поступила команда "радуга", то есть "отбой". Комбриг говорит мне, Туранов - выходи. Я только приоткрыл дверь, меня взрывной волной отбросило к противоположной стене. Мой помощник Сергей Курбатов хотел выйти после меня - его тоже отбросило. Командир ругается, говорит, что мы на ногах стоять не можем. А это была уже возвратная взрывная волна.

Вышли из блиндажа в окопы, и я увидел этот гриб. Он медленно поднимался вверх. Большая ножка, затем промежуток и вверху сама "шляпа" гриба. Стояли и любовались, смотрели какого он цвета. Цвет был дикий, никогда такого не видел. Сначала он был черный, потом какой - то серый. Гриб вращался от центра по окружности и разрастался. Поднялся он на высоту 15 км и в диаметре был около 3 км. И медленно двигался с севера на юго-восток. Мы видели, как медленно оседала поднятая радиационная пыль. Дама населенных пунктов, что были от нас в 3 км, горели как свечки. Население, конечно же, все оттуда было эвакуировано. Один солдат остался в окопе, решил посмотреть на ядерный взрыв. Он ослеп, лицо обгорело, и его тут же куда-то увезли. После этого началась артподготовка, в течении 20 минут каждый ствол орудия выпустил по 120 снарядов, стреляли танки, бомбила авиация. Все это неслось в сторону эпицентра взрыва. Нас потом заставили подсчитать, сколько на одном квадратном метре было осколков. Так вот, на этой выжженной земле на одном метре было 1200 осколков.

Одеты мы были в обычную летнюю солдатскую форму, нас погрузили на машины и мы направились в сторону взрыва. Останавливались, выходили, расчищали завалы. Подходили дозиметристы, замеряли уровень радиации - докладывали, что в норме. Видели технику, что стояла на позициях ближе к центру. Танки, весом 64 тонны, валялись перевернутыми, как спичечные коробки, башни у некоторых были сорваны. Рядом стояла дубовая роща, стволы деревьев два человека не могли обхватить. После этого они выглядели обгорелыми карандашами. Были привязаны козы, овцы, лошади. Все они обуглились.

Когда ездишь с командирами невольно слышишь обрывки разговоров. Проезжая мимо сгоревших танков услышал о том, что вот сейчас из танков будут доставать трупы. Какие трупы, овец, коз? И только потом дошло, что это были люди. Стояли два самолета, гражданской авиации и истребитель. Гражданский самолет сгорел дотла. У военного истребителя оплавился только мотор. Видимо, повлияло то, что фюзеляж был серебристого цвета. В 25 км, возле Сорочинска, был военный аэродром. Все самолеты разметало как куриные перышки. Одной эскадрилье был дан приказ пролететь сквозь облако взрыва и произвести бомбежку. Они залетели в это облако, ничего не видят, все приборы отказали. Из облака вылетели кто - куда, связи не было, ориентацию потеряли, отбомбиться не смогли. После этого командира эскадрильи разжаловали в рядовые, лишили всех наград за то, что не выполнил приказ на бомбежку.

И вот с 10 утра и до 6 часов вечера мы двигались по такой местности. Техника, что была врыта в землю, была снесена, завалена, ее сравняло с землей. Прямо на этой местности проходили учения, "воевали", кричали "ура", ходили в атаки. 45 тысяч человек было задействовано в тех событиях. Когда учения кончились, привезли человек 30 заключенных. Они работали в эпицентре, подбирали животных, подцепляли технику, эвакуировали все, что осталось. Поверхность представляла собой золу, выгорело все, даже земля, ходили по щиколотку в этой золе. Мощность взорванной тогда бомбы была в десятки раз мощнее той, что сбросили на Хиросиму.

После учений нас вывели на реку Самару, чтобы обмыть, провести дезактивацию. А река Самара протекала по эпицентру, и нас из шланга такой водой поливали. Там, на полигоне был родник, так все из него пили, рядом со взрывом - жарко было. Все знали об опасности, но это был эксперимент на людях. Затем нас вызвали в штаб, где заставили дать подписку о неразглашении государственной тайны сроком на 25 лет. У меня жена не знала об этом до 1990 года. Пока Чернобыльская АЭС не взорвалась, пока не начали требовать льгот участники ликвидации тех последствий - о нас не говорили и мы молчали.

Оцепление от взрыва было на расстоянии 100 км, то есть 100-киломметровая зона полного отселения. Так часовые этого оцепления видели вспышку взрыва. Она для них показалась в 10 раз светлее солнца. Нас проверяли на радиацию сразу, но до сих пор мы не знаем, сколько же мы там получили. Получаем отписки, что находиться в 500 метров от эпицентра, где мы проходили, было не опасно для жизни.

В конце учений подогнали два эшелона, куда грузили гробы, сколько - мы не знали, но много. В армии ходит поговорка, что на каждые учения допускается 1 процент гибели личного состава, как естественная убыль. У нас, думаю, были все 10, а это 4,5 тысячи.

После учений мы вновь погрузились и прибыли к себе в Белоруссию. Часть тут же была расформирована. Технику всю списали на переплавку, нас всех отправили домой - вышел срок службы. Самое интересное было в том, что на полигоне мы дали подписку о неразглашении, а приехав в часть, в газете " Советский патриот" увидели заметку ТАСС, где говорилось, что в Советском Союзе успешно произведен ядерный взрыв с участием личного состава войск.

23 октября я уже отбыл домой. Как потом выяснилось, мы не имели права жениться, иметь детей из-за облучения, но нам и об этом ничего не сказали. Но, слава Богу, у меня пятеро детей, девять внуков, пока жив, хотя и вторая группа инвалидности по общему заболеванию.