Святые
Патриарх Ермоген
«И было тогда такое лютое время Божия гнева, что люди не чаяли впредь спасения себе; чуть не вся земля Русская опустела; и прозвали старики наши это лютое время — лихолетье, потому что тогда была на Русскую землю такая беда, какой не бывало от начала мира: великий гнев Божий на людях, глады, моры... звери поедали живых людей, и люди людей ели; и пленение было великое людям! Жигимонт, польский король, велел все Московское государство предать огню и мечу и ниспровергнуть всю красоту благолепия земли Русской за то, что мы не хотели признать царем на Москве некрещеного сына его Владислава... Но Господь услышал молитву людей своих... и послал к ним ангела своего, да умирит всю землю и соймет тягость со всех людей своих».
Москва, Кремль, год от рождества Христова 1610.
Все было как всегда, все та же мягкая шелковая ряса, привычная тяжесть патриаршей панагии на толстой золотой цепи, благоговейная внимательность слуг, иереев и дьяков. Ермоген по-прежнему жил в патриарших кремлевских палатах, среди любимых икон и привычного дорогого убранства. Он был умерен в еде, но для гостей еще пышнее и богаче стал его патриарший стол во время трапез, поляки и новоявленные бояре, получившие титул от Лжедмитрия Второго, набиваясь на дружбу, чуть не каждый день присылали бочонки токайского и рейнского вина, кадки волжской икры и копченых целиковых осетров. Распоряжения Ермогена по-прежнему почтительно выслушивали, записывали и исполняли еще реже, чем раньше. Так уж повелось на Руси в начале семнадцатого века, начиная с последних лет царствования Бориса Годунова, что у каждого завелось свое мнение, исчез страх божий в людях, и подчиняться духовной и светской власти стало считаться глупо и даже постыдно. Теперь, когда развал страны дошел до логичного завершения, Кремль и столицу оккупировали изменники и поляки, его, русского патриарха, только выслушивали, а все дела всегда вершили по-своему.
Вечерами и по утрам воскресений, в часы не занятые службой, слух Ермогена терзал отдаленный гул органа и нестройное хоровое пение на латыни. Выстроив костел в Кремле на месте запустевшего двора усопшего государя Бориса Годунова, поляки специально не закрывали двери во время месс и орали гимны во всю мощь отполированных горилкой глоток.
Но что мог поделать он один, пожилой, смертельно уставший, содержавшийся фактически под домашним арестом, со всех сторон окруженный предателями Православный Патриарх, когда разбито и разбежалось русское войско, нет на престоле царя, изменила знать, всяк думает лишь о своей голове и кармане, оккупированы иноземцами приграничные города — Новгород, Смоленск, отделились земли Украины и порубежных казаков?
Насчет власти «цивилизованной» Польши Ермоген не обольщался, он помнил слова понаехавших оттуда иудеев-купцов: «Дайте нам контроль за деньгами страны, и нам не важно кто будет сидеть на троне!» На троне в Польше сидел король Жигимонт (Сигизмунд по латыни), а всей казной Руси распоряжался пока «возлюбленный друг великого Короля Польского Федька Андронов со товарищами». Только вот надолго ли?
Но его, патриарха Ермогена, пока ведь никто не трогал! Коль есть шанс спастись самому, может так и надо, как предыдущий русский царь Василий Шуйский — тихо сидеть в Кремле, молиться по возможности Богу, спокойно наблюдать как отпадают от Руси область за областью, город за городом, как жгут и превращают в костелы храмы и церкви на Украине, как души людские одна за другой улавливают в сети сектанты и католики? Ведь при первой же попытке сопротивления его и немногих верных иноков просто уморят. Так не лучше ли уцелеть, чтоб хоть молитвой и утешением облегчить участь гибнущего народа?
Ермоген уж раз чуть не погиб, ввязавшись в политику. Спас, не выдал на пытке, посланный к русским повстанцам с грамотами верный священник. Но догадываясь, откуда ветер дует, снаряжая гонца к королю Жигимонту, засевшие в Кремле поляки дали Патриарху прочесть свое донесение. «А в том же часе... изымав попа-лазутчика. Попа пытали, не тайно, но созвав много дворян, и гостей, и старост, и соцких, и тот поп в расспросе и на пытке сказывал,... что по ссылке со многими московскими людьми умыслил: пришед войском под Москву, войти в Кремль-город отреки Водяными воротами и тайниками, которые там вымурованы суть, и... людей польских и литовских, кои вместе стояли ...побить... И поп за то по приговору боярскому на кол посажен, и тую мову свою смертию окончил и закрепил».
Конечно Ермоген понимал, что глупо браться не за свое дело. Во-первых, не должно Церкви вмешиваться в мирские дела. Во-вторых, не ему, бесхитростному и прямому, сговариваться с людьми, посылать тайные грамоты, скрытно сбирать деньги на православное войско. Не ему! Но тогда кому же?
Он знал, что свершат оккупанты, если их не остановить, уже в ближайшие годы. Точно так же действовали католики в когда-то православно-языческой Литве, на Западной Украине и в Молдове (бывшей Красной Руси, Великом Княжестве Галицком).
О нет, никто не будет людей насильно перекрещивать в католичество, расказачивать и разрусифицировать, хоть и такое возможно! Просто объявят Свободу Совести, понастроят на папские деньги костелов, с красивой органной музыкой, с прельстительными картинами смазливых девок, нарисованными несравненными итальянскими живописцами. Пригласят из Европы деятельных пасторов, всегда готовых помочь, материально — бедным, советом и рекомендацией к власть имущим — богатым, станут бесплатно учить русских детей в воскресных католических школах (количество то сребренников у Папы немереное!). Воеводами и боярами станут назначать впредь только нехристей, католиков и приспособленцев, которым лишь бы набить карман, а там хоть трава не расти. Постепенно станет иноверной вся русская знать, понаедут на Русь другие народы и русские, православные люди исчезнут, как исчезли в Литве, как исчезли на Красной Руси, превращенной католиками в Молдову и западную Украину. Будут другие люди, другие города и может быть, другая речь. И НЕ БУДЕТ БОЛЬШЕ НИКОГДА НИ ЗОЛОТЫХ КУПОЛОВ ЦЕРКВЕЙ, НИ ИКОН, НИ КОЛОКОЛЬНОГО ЗВОНА, ни бородатых степенных мужиков, ни русоголовых детей, ни добрых молодцев — косая сажень в плечах, ни катающихся с ними на масленицу в санях розовощеких смеющихся русских девушек. Исчезнет все, что любим мы, русские!
Со стен, со старинных икон, нарисованных русскими изографами, и Спас Ярое Око, и скорбная Богоматерь, и добрый Никола молча внушали Ермогену: НЕТ! ЭТОГО НЕЛЬЗЯ ДОПУСТИТЬ!
Потому во все концы необъятной Руси, полетели его, патриаршьи грамоты. Ермоген призывал русских людей «целовать крест стоять за дом Пречистой Богородицы и за чудотворные мощи, за святые Божии церкви и за православную христианскую веру... не целовать креста польскому королю, не служить ему и очистить Московское царство от всех поляков и литовцев». Потому восстали города, пропадали на русских дорогах гонцы и фуражиры поляков.
Потому в марте 1611 года, русское ополчение по трем дорогам надвигалось на захваченный оккупантами и предателями-боярами стольный город Москву.
В Кремле, перепуганные изменники-бояре, подбиваемые поляками, приступили к Ермогену. Михаил Салтыков, ругаясь по-черному и матерно, говорил патриарху: » Ты писал по городам, велел им собираться да идти под Москву; теперь отпиши им, чтоб не ходили!». Мужественный патриарх так отвечал предавчикам: «Коли ты и все изменники, что с тобою, а с вами и королевские люди, коли все вы выйдете из Москвы вон, я отпишу к ним, чтоб воротились назад... Я, смиренный, благословляю их, чтоб они совершили начатое непременно, не уставали бы, пока увидят желаемое: уже я вижу, что истинная вера попирается от еретиков и от вас, изменников, и приходит Москве конечное разорение и запустение святых Божиих церквей; не могу слышать латинского пения, а латины костел устроили на дворе Бориса». В ответ на слова владыки предатель Мишка Салтыков закричал: «Я убью тебя!», выхватил из-за пояса нож и замахнулся на Ермогена. Патриарх осенил его крестом и спокойно произнес: «Не страшусь ножа твоего, но вооружаюсь силою Креста Христова...» Мишка Салтыков упал на колени, взревел в голос от ярости, предчувствия расплаты, страха и бессилия, затем несколько раз ножом ударил в деревянные доски пола. Подхватив обезумевшего боярина под руки, ни с чем ушли от Ермогена изменники. После свершилось невиданное на Руси — патриарх был заключен предателями под стражу.
Но и из заточения рассылались Ермогеном по русским городам грамоты, призывавшие не признавать католическую девку Маринку Мнишек и сына ее от Тушинского Вора, Лжедмитрия Второго. Одинаково отвергались притязания короля польского и всех самозванцев, домогавшихся царского престола без законного на то права. Говорилось, что только вся русская земля, правильно и полно представленная выборными на Земском Соборе, сможет выбрать законного государя, «кого нам Бог даст». А пока нужно соединиться против поляков, бунтовщиков и предателей Отечества.
Призыв был услышан. Из Рязани, Коломны, с Украины и Владимирщины шли и шли к Москве русские воины, в числе их обычные к бою, хорошо вооруженные дворяне и казаки. Из Нижнего Новгорода вел ополчение страшный для поляков князь Пожарский и великодушный гражданин Козьма Минин. Напуганный таким развитием событий, в Кремле, польский гетман Гонсевский явился к заключенному патриарху Ермогену и грубо сказал: «Ты — первый зачинщик измены и всего возмущения. По твоему письму ратные люди идут к Москве! ... Отпиши им теперь, чтобы отошли, а то мы велим уморить тебя злою смертью». Но мужественный старец так отвечал оккупанту: «Да будет над ними милость от Бога и от нашего смирения благословение, а на изменников да излиется от Бога гнев, а от нашего смирения да будут прокляты в сем веке и в будущем». За речи такие Ермогена еще теснее заперли в подземелье Чудова монастыря, морили голодом, от чего он и умер 17 февраля 1612 года.
26 октября 1612 года голод и безнадежность положения заставили польский гарнизон Кремля сложить оружие. С правлением оккупантов на Руси было покончено.
«На другой день (27-го) два крестных хода — один из церкви Казанской Божией Матери, а другой от Ивана Великого, отряды ополченцев и казаков сошлись на Лобном месте (Красной площади), где архимандрит Троице-Сергиевой лавры отслужил благодарственный молебен; сюда же крестным ходом прибыло духовенство, неся с собою икону Владимирской Божией Матери. При виде этой неоценимой иконы, которую считали погибшей, изрубленной поляками, все множество народа зарыдало». Так закончилась Смутное Время в Московском государстве. Чтобы вновь повториться через 380 лет.
Через сорок лет после мученической кончины тело Святейшего Патриарха было перенесено в Успенский Собор Московского Кремля. Там гробница святого Патриарха Ермогена находиться и теперь.
В небесах, у престола Всевышнего, моли Бога о нас, молитвенник и заступник земли Русской, Святейший Патриарх Ермоген!
