Лекция 8

Если позволительно говорить, какой Собор важнее, то в ряду Вселенских Соборов Халкидонский — один из самых значительных.

Подобно тому, как I Вселенский Собор (Никейский) определил Тринитарный догмат, Халкидонский Собор определил догмат Христологический. Этот результат остался на все века, но, как это было и в случае с Никейским Собором, усвоение соборного деяния церковным сознанием заняло немалое время, и не обошлось без больших трудностей и даже исторических трагедий, ибо далеко не все приняли вероопределения IV Собора. Прежде всего, Халкидонский Собор не приняли в Египте. Жизнь Египетской Церкви издавна отличалась большой централизацией. Вся Церковь беспрекословно подчинялась патриарху, недаром Св. Иоанн Златоуст в момент своего конфликта с александрийской кафедрой называл патриарха Феофила «фараоном». Действительно, в методах церковного управления, которые сложились в Египте независимо от того, какой патриарх находился на кафедре, многое напоминало автократическую монархию. И поэтому в Египте не было особых сомнений: подавляющее число христиан египетских отвергло Халкидонский Собор, осудивший их патриарха Диоскора. Диоскора отправили в ссылку, где через несколько лет он умер, и вместо него император Маркиан Святой назначил православного патриарха. Однако для того, чтобы он смог въехать в Александрию, потребовалось вмешательство армии, и в Александрии шли уличные бои, поскольку население города не хотело впускать православного патриарха. Через несколько лет толпа противников Халкидонского Собора убила этого патриарха, который таким образом попал в Церковный мартиролог как священномученик Протерий, патриарх Александрийский.

Монофизитам (будем так условно называть противников Халкидонского Собора) удалось рукоположить в Египте своего собственного патриарха, и таким образом, было положено начало существованию на египетской земле двух параллельных иерархий. С одной стороны — православная патриархия с очень немногочисленной паствой, с другой стороны — патриархия монофизитская, духовный авторитет которой признавало почти все население Египта. В других областях империи положение было не такое однозначное: сложнее всего дело обстояло в Сирии, там оставались еще остатки несториан, хотя, как я уже говорил, несториане были вытеснены ходом событий за пределы империи в персидскую Сирию. Вместе с тем в Сирии было немало защитников Халкидонского Собора (и это, пожалуй, было лучшим результатом сирийской богословской школы). Теперь там появились и монофизиты. Примерно такое же положение существовало в Палестине, хотя там влияние православия было сильнее, чем в Сирии.

К противникам Халкидонского Собора примкнула также Армянская Церковь. Одно время Армянской Церкви подчинялась и Грузинская Церковь, которая через это вошла в число монофизитских общин. И один из крупных монофизитских богословов — Петр Ивер, который стал епископом Маюмским, был грузинского царского рода. Но затем, не без помощи империи, Грузия порвала с Арменией, и это дало возможность утвердиться там православию — в то время, как Армения так и осталась в числе областей, охваченных монофизитством. Надо сказать, впрочем, что существовала большая армянская диаспора, и в этой диаспоре, где армяне иногда проживали компактно, довольно значительными массами, среди них было немало православных, не говоря уже о представителях знатных византийских фамилий армянского происхождения, которые были православными по определению, а некоторые из них даже поднимались на императорский престол. Поэтому нельзя говорить, что армяне были исключительно противниками Халкидонского Собора. Но совершенно естественным образом к противникам Халкидонского Собора примкнули абиссинские христиане. Абиссинская церковь только в нашем веке прекратила свою формальную зависимость от Египетской. Все эти века она находилась под сильным влиянием египетского монофизитского христианства, хотя уже довольно рано в V — VI веках, в Эфиопии сложилась весьма сильная местная традиция, национальная культура, делавшая Абиссинскую церковь практически самостоятельной, несмотря на формальную зависимость. Итак, получается, что очень значительная часть на селения Восточной Римской империи не приняла Халкидонского Собора. Император Лев, который сменил Маркиана, произвел письменный опрос епископата, и от шестисот до семисот епископов высказались в пользу Халкидонского Собора. Но это еще ничего не значит, потому что епископат далеко не всегда проявлял принципиальность. Уже на самом Халкидонском Соборе Диоскор издевался над епископами, обвинявшими его в том, что он оказал на них давление во время «разбойничьего» собора.

Он говорил, что древние христиане так себя не вели. А если они под давлением вынесли соборное определение 449 года, то, что он вообще за христиане? И вот, все ближайшие за Халкидонским Собором годы и десятилетия, епископат в значительной части свои представителей проявлял такую, мягко говоря, непоследовательность. Император Лев был православным императором, но затем на константинопольском императорском престоле начали появляться лица, которые отказывались от православия и от верности Халкидонскому Собору. Почему они отходили от православия — это, впрочем, для нас вопрос второстепенный, некоторые из них по убеждению примыкали к монофизитству, но сама переменчивость их политики показывает, что это был прежде всего расчет, ведь отпадение от православной Церкви значительной части населения создавало для империи очень серьезную политическую проблему. И вообще в жизни империи нельзя было отделить церковное от политического, это удавалось только там, где Церковь не имела никакого реального веса.

Первая попытка такого компромисса с монофизитством была сделана в 475 г, когда власть в империи захватил узурпатор Василиск. Он издал, так называемое Окружное послание или «Энциклику» (если воспользоваться греческим словом). В этом послании узурпатор осуждал Халкидонский Собор. По образцу императора Льва, Василиск разослал свое Окружное послание всем епископам, и опять был очень обильный сбор подписей, хотя по своему содержанию этот документ был прямо противоположен тому, который в свое время, совсем незадолго до этого, разослал император Лев. Но это не было решением проблемы. После недолгого правления узурпатора Василиска, к власти вернулся император Зенон.

Зенон поначалу выступил как защитник Халкидонского Собору и просто-напросто отменил «Энциклику» Василиска, но потом он решил действовать дипломатическими, так сказать, примирительными методами и попытался найти настоящий вероисповедный компромисс. В 482 году был опубликован вероисповедный указ, который назывался «Энотикон», что переводе с греческого означает «объединительное послание», «объединительный документ». В нем давалось весьма расплывчатое вероопределение, и бросалась некая тень на Халкидонский Собор. Документ объявлял осуждение тем, кто в Халкидоне или в других местах мыслил и говорил противное тому, что утверждалось в императорском указе, «Энотиконе». Но поскольку сама вероопределительная часть «Энотикона» была очень расплывчатой, и сам Халкидонский Собор в нем не осуждался, то многие православные представители смогли подписаться под этим документом. Надежды Зенона, однако, провалились, потому что документ не был признан и теми, кто твердо держался Православия, т. е. Халкидонского Собора, и теми, кто твердо стоял на позициях того, что мы называем «монофизитством». Таким образом, вместо двух противоборствующих сторон образовались три. И хотя большинство епископата приняло «Энотикон», ясно, что реальное положение определялось не епископами-конформистами, а теми, кто был искренен в своих убеждениях и в силу этого мог оказывать реальное влияние на народ. В связи с «Энотиконом» произошел и разрыв Константинополя с Римом. Это так называемая акакианская схизма, по имени константинопольского патриарха Акакия, который принимал деятельное участие в церковной политике императора девона.

Эта схизма продолжались более 30 лет, до 518 г. В середине V века, после того, как умерли такие великие богословы, как святитель Кирилл Александрийский, с одной стороны, и блаженный Феодорит Киррский, сильнейший представитель антиохийского богословия, — с другой, наступает некоторый упадок богословской науки. Во второй половине V века и в первой четверти VI века у православных, в общем, не было ни одного сильного богослова. У монофизитов, наоборот, начинается короткое время расцвета. Этот расцвет проявляется в разных сферах — и в монашеской жизни, и в литургической области, и в богословии. Что касается литургической сферы, то здесь монофизитам принадлежат некоторые нововведения, принятые затем всей Вселенской Церковью. Например, монофизиты ввели в чин Божественной Литургии чтение Никео-Константинопольского Символа Веры. Этот момент имел полемическое значение. Монофизиты хотели тем самым косвенно осудить Халкидонский Собор как провозгласивший новое исповедание веры. Себя монофизиты считали верными двум первым Вселенским Соборам. Один из крупнейших монофизитских богословов Севир, патриарх Антиохийский был также крупным гимнографом и составил один из первых, во всяком случае, первый известный в истории, вариант Октоиха. Из песнопений, составленных им, можно назвать молитву Богородице «Под Твою милость» — она входит в нашу Постную Триодь, и, кроме того, получила распространение на латинском Западе. Из литургических новшеств монофизитов нужно упомянуть также вставку, которую они сделали в Трисвятое. Трисвятое вошло в литургическое употребление в первой половине V веко при патриархе Константинопольском Прокле, а монофизитская вставка состояла из слов «распныйся за ны». Эта вставка вызвала большую богословскую полемику и была решительно отвергнута православными (хотя если считать, что Трисвятое обращено не к Святой Троице, но к лицу Сына Божия, то эта вставка не имеет полемического характера сами по себе). Интеллектуальным центром монофизитства на несколько десятилетий стала Александрия.

Александрия вообще была крупнейшим полемическим центром еще с самого своего основания. Она была основана, как понятно из имени города, Александром Македонским. Александрия — это город, где переведена на греческий язык «Септуагинта» (то есть Ветхий Завет), где возникла первая крупная христианская богословская школа; но, кроме того — это был город, хранивший традиции греческой философии, и расцвет монофизитского богословия как раз и был тесно связан с оживлением интереса к ней. Многие монофизитские богословы были ее крупнейшими знатоками. Интеллектуальный расцвет в то же время показал большую внутреннюю слабость монофизитства, ибо с появлением в нем сильных личностей, движение стало дробиться на различные направления. Эти направления иногда были связаны с различными богословскими течениями внутри самого монофизитства, и тогда они имели чисто личный характер. Бывали времена, когда монофизитство насчитывало более 20 различных сект, которые находились между собой в состоянии борьбы не менее трудной, чем между монофизитством в целом и Православием. Некоторые из богословских течений, возникавших на почве монофизитства, имели бесспорно еретический характер.

Например, один крупный монофизитский богослов VI века Иоанн Филопон, убежденный последователь Аристотеля, с его учением о реальном существовании одного лишь конкретного бытия, пришел к выводу, что три лица Святой Троицы реально существуют как три самостоятельных Бога, то есть к троебожию. Этот Филопон, оставаясь монофизитом, провозгласил новое совершенно еретическое тринитарное учение, причем в той области, в области тринитарного богословия, где, казалось, уже все было твердо установлено еще в IV веке. Среди этих многочисленных богословских направлений сложилось одно, которому принадлежало — в русле монофизитства — будущее. Оно связано с именем богослова, имя которого я уже называл, — Севира Антиохийского. Этот антиохийский патриарх, в 517 году, после нескольких лет патриаршества, был изгнан с кафедры (к власти пришел тогда православный император Юстин I), Но после этого Севир еще 20 лет продолжал деятельность в Антиохии, сплачивая свою партию и ведя очень напряженную литературную работу.

Современных исследователей сочинений Севира Антиохийского поражает, что этот глава Антиохийской Церкви вовсе не может быть назван монофизитом в прямом смысле слова. Это богослов весьма умеренный, можно сказать, что от православия его отделяет, прежде всего, решительное нежелание принять Халкидонский Собор. Отказываясь признать его, Севир ссылается на богословие св. Кирилла, хотя, как уже объяснялось, он, подобно другим монофизитам, воспринимает это богословие односторонне: поскольку св. Кирилл держится формулы «единая природа», то и Севир Антиохийский никак не хочет отказываться от этой формулы, но это не значит, что он отрицает человечество во Христе. Он даже соглашается на формулу «из двух природ». Как мы помним, формула Халкидонского Собора гласит «в двух природах». Вот это выражение «в двух природах» — неприемлемо для монофизитов, но такие умеренные монофизиты, как Севир не отказываются от формулы «из двух природ». Говорить о двух природах можно, по их мнению, лишь теоретически, логически, реально же две природы соединены в единую природу. Надо сказать, что тут есть некоторое различие в греческой терминологии. Единая природа («миофизис»), о которой учил св. Кирилл — это не то же, что единственная («монифизис»). Единое и единственное — разные вещи. Иначе говоря, термин «монофизит» в применении к таким деятелям, как Севир Антиохийский, неточен, мы им пользуемся по традиции. Севиру удалось сыграть важную роль для всего последующего богословия монофизитов. Но одержать реальную победу среди других его направлений эта линия смогла только благодаря деятельности другого монофизитского иерарха по имени Иаков Барадей, он жил во второй половине VI века.

Иаков Барадей (что значит «оборванец») был умелым организатором: под прозвищем «нищего» он обошел обширные территории, и за время своей деятельности рукоположил двух патриархов, двадцать семь епископов и, как говорят монофизитские предания, сто тысяч священников (здесь мы склонны видеть обычное на Востоке сказочное преувеличение). Ему удалось создать в монофизитской Церкви крепкую организацию и преодолеть многие из тех разделений и расколов, которые существовали внутри этого течения. Он являлся бесспорным лидером одной из существующих доныне монофизитских Церквей, которая даже официально называется Иаковитской. Благодаря деятельности этого Иакова, монофизитство преодолело кризис, которое оно испытало в первой половине VI века, разделившись на множество противоборствующих сект.

Этот кризис был для монофизитства тем более опасным, что оно не могло в Римской империи чувствовать себя спокойно — особенно после того, как к власти в Константинополе пришел Юстин I (517 г.). Несмотря на всю свою простоту и малограмотность (как сообщают источники, он, чтобы подписаться, пользовался трафаретом), это был вполне православный император, который к тому же имел замечательного помощника. Еще ранее, когда Юстин сделал в Константинополе успешную военную карьеру, которая, в конце концов, и возвела его на императорский престол, он привез в столицу своего племянника Юстиниана.

Родившийся в крестьянской хижине, этот Юстиниан получил теперь прекрасное образование и стал разностороннейшим человеком своего времени. Даже для VI века, который не был беден богословами, Юстиниана можно назвать выдающимся богословом. Сразу после того, как Юстин стал императором, Юстиниан принимал самое деятельное участие в делах правления, а когда дядя скончался, усыновленный им племянник стал его преемником. Деятельность этого императора протекала в очень трудных условиях, ведь кроме монофизитской ереси были всякие другие проблемы — военные, социальные, этические. В самом начале своего царствования Юстиниан подавил большое народное восстание в Константинополе. Восставшие сгруппировались вокруг основных цирковых партий. Дело в том, что в Константинополе и в других больших городах империи существовали партии цирка, то есть группировки, возникавшие вокруг спортивных команд. Эти партии, однако, выходили далеко за область спортивных интересов и принимали очень большое участие в политике. Они были таким сильным политическим фактором, что до Юстиниана в какой-то степени ограничивали императорский абсолютизм. Юстиниан подавил восстание и тем самым подтвердил свою власть. Во время восстания сгорел построенный еще св. Константином собор Св. Софии, поэтому Юстиниану пришлось построить его заново. Так возник храм св. Софии, который стал самым известным литургическим средоточием Православия, несмотря на то, что он уже несколько веков отнят у Православной Церкви и существует сейчас как мечеть и музей в нынешнем турецком Стамбуле.

Юстиниан мечтал о восстановлении Римской империи в ее прежнем объеме. Империя эта понесла очень большие потери в результате великого переселения народов. Восточная ее часть со столицей в Константинополе уцелела, в то время как вся западная была еще в V веке захвачена варварами, и на ее развалинах образовалось несколько германских королевств. Катастрофа усугублялась тем, что некоторые из этих варваров исповедовали арианство. И вот, Юстиниану ценой огромных усилий всего государства удалось в какой-то степени вернуть часть некогда утраченных владений Римской империи. Он отвоевал Италию (причем война продолжалась целых 20 лет), отвоевал острова Средиземного моря, некоторую часть Испании, и, кроме того, отнял у варваров латинскую Африку (область, главным городом которой считался Карфаген). Юстиниан был наследником традиций Римского государства, так же, как и наследником традиций греческой культуры. Знаменитое римское право, которое в некоторых государствах формально продолжало действовать до начала XX века, квалифицировано, т. е. собрано, классифицировано именно Юстинианом. Для церковной истории имеет значение — «Кодекс» Юстиниана, и, прежде всего — его, так называемая, «Новая булла». Кодекс — это сборник императорских законов, среди этих законов немало относящихся к церковной жизни.

Еще больше таких законов в сборнике «Новеллы». Новеллами назывались новые законы Юстиниана, изданные после того, как он кодифицировал право в трех сборниках. «Новеллы» составляют 4-ю часть юстинианова законодательства. Если первые три части содержат законы, составленные на латинском языке, то Новеллы — преимущественно на греческом. Таким образом, здесь уже чувствуется эллинизация самой жизни двора: хотя латинский язык официально сохраняется, но греческий постепенно вытесняет его и отсюда. Законы Юстиниана очень часто касаются церковной жизни. Император считал себя компетентным во всех сферах жизни Церкви — например, в одном из законов он осуждает тех духовных лиц, которые молитвы литургии читают про себя. В соответствии с древней практикой, он требует чтения молитв и на литургии и во время крещения вслух. Он издавал законы об избрании и назначении епископов, указы вероучительного характера. Сравнивая законодательства Юстиниана и знаменитый «Духовный регламент» Петра Великого, историк Голубинский говорит, что Юстинианово законодательство — это не один, а несколько «Регламентов». До Халкидонского Собора включительно Вселенские, а также поместные Соборы, активно занимались церковно-законодательной деятельностью. Четырем первым Вселенским Соборам принадлежит большой корпус церковных правил. При Юстиниане, — конечно, в прямой связи с законодательной деятельностью императора, — законодательная деятельность соборов замирает, а проще говоря, — прекращается. Ни V Вселенский Собор, который произошел в царствование Юстиниана, ни VI Вселенский Собор, который состоялся более чем через сто лет спустя после смерти этого императора, не издали никаких церковных узаконений. Но зато едва ли не сразу после Юстиниана появляется новый тип церковно-законодательных памятников. Если до Юстиниана церковные каноны мыслились как нечто совершенно самостоятельное, не имеющее соприкосновения с областью государственного законодательства, то после Юстиниана (и даже в последние годы его царствования, здесь неясная хронология, плюс-минус два года) возникают законодательные сборники под названием «Номоканон».

Это название состоит из двух частей: «номос», что по-гречески значит «закон» (подразумевается государственный закон), и «канон» — «правило» (подразумевается церковное правило). В этих номоканонах соборные каноны соседствуют с императорскими указами. Такого типа церковно-законодательные сборники имели распространение впоследствии и в славянском мире. У нас в России такой сборник получил название «Кормчей Книги». В этой «Кормчей» наряду с церковными канонами вы найдете новеллы Юстиниана и избранные законы позднейших византийских императоров.