Праздники
О празднике Ваий
За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, в дом, где жил Лазарь, которого Он воскресил из мертвых. Лазарь и его сестры: Марфа и Мария, — приготовили вечерю. Марфа служила, как хозяйка дома, а Лазарь был одним из возлежащих с Ним. Во время вечери Мария возлила миро на ноги Иисуса и отерла их волосами своими.
Толпы богомольцев, шедших в Иерусалим на праздник Пасхи, узнав, что Иисус Христос находится в Вифании, заходили туда, чтобы посмотреть и послушать Его, а также и для того, чтобы увидеть воскрешенного Лазаря, ибо слава о чудесном событии уже далеко облетела окрестности. Многие, увидев Лазаря живым, уверовали в Иисуса, а старейшины и представители синедриона еще более усилились в своей вражде к Иисусу и, ослепленные злобой, решили убить и Его и воскрешенного Им Лазаря, чтобы стереть всякие следы совершенного Иисусом Христом чуда.
На другой день после субботы Господь пошел в Иерусалим. Множество народа, главным образом пришедшие на праздник, а не жители Иерусалима, которые были запуганы синедрионом и фарисеями, взяли пальмовые ветви (по греч. — вайи) и пошли к Иисусу навстречу.
Пальма на востоке служит символом крепости и красоты, ветви ее в руках — символ радости и торжества. Шествие получилось очень торжественное. В Вифанию шли огромные толпы вышедшего навстречу из Иерусалима народа. Все восклицали: «Осанна! благословен Грядущий во имя Господне Царь Израилев!» Осанна — собственно значит «спаси, даруй спасение». Это слово иудеи употребляли как народное восклицание, выражавшее радость, особенно на празднествах. Этим народ изъявлял свою радость и благожелания Сыну Давидову, то есть Мессии. Иисусу подвели осла, и Он, воссевши на него, продолжал путь по дороге, усеянной пальмовыми ветвями и покрытой одеждами народа.
Событие, воспоминаемое Церковью в последнее воскресенье перед Страстной седмицею — торжественный Вход Господень в Иерусалим, называется также Царским Входом Спасителя, согласно с пророчествами и Евангелием, где грядущий в Иерусалим Иисус Христос прямо называется Царем: «се, царь твой грядет к тебе кроток» (Зах. 9, 9; Мф. 21, 5).
Так, и перед Входом, и при самом Входе Своем Иисус Христос показывает, что Ему известно о предстоящей Голгофе, и Он шествует в Иерусалим на страдания и смерть добровольно.
Торжественно вступив в Иерусалим, Господь входит затем в Иерусалимский храм и здесь являет Свою царскую власть: повелевает разойтись продающим и покупающим, и те, по воле Его, тотчас же безропотно удаляются из храма. Царский Вход Спасителя запечатлевается и всемогущей Его властью над законами природы: «приступиша к Нему хромии и слепии в церкви, и изцели их» (Мф. 21, 14).
Праздник ваий, почитаемый Святой Церковью как двунадесятый, принадлежит к числу тех особенно уважаемых торжеств, начало которых относится еще к первым векам христианства. Уже в III веке по Р.Х. Мефодий, епископ Тирский или Патарский, говорил в этот праздник поучение. В IX веке — Феодор и Иосиф Студиты, император Лев Философ, Феофан, а в XIV веке — Никифор Ксанфопулос — составили священные песнопения, которые и доныне Православная Церковь воспевает в день Входа Господня в Иерусалим.
На Москве белокаменной в старину, в частности — в XVI в., в этот день совершался торжественный обряд «шествия на ослята», отмененный в 1700 г. одновременно с упразднением патриаршества.
Раным-рано начинал стекаться в Вербное воскресенье к стенам Кремля златоглавого царелюбивый и богобоязненный московский люд: всякому хотелось протесниться поближе к Успенскому собору. Отстояв у себя наверху (в своих палатах) раннюю обедню, шел царь-государь в этот храм Божий — в своем праздничном выходном наряде.
Наконец, из соборных дверей показывались хоругви, кресты, рапиды и иконы; шли между ними, по двое и по трое в ряд, чернецы, диаконы и священники. Следом за соборными иконами выступали успенский с благовещенским протопопы, а за ними — певчие, поддьяки, ключари и, наконец, Патриарх в малом облачении. Обок с владыкою-святителем шли диаконы, неся — справа от него Святое Евангелие, слева — «на мисе — крест золотой, жемчужный, большой да малое Евангелие». Вся священнослужительствующая Москва шла в патриаршем Крестном ходу, — да не только Москва, а духовенство иных городов русских.
Шествие царя-государя было не менее блестяще. Открывалось оно нижними чинами, за которыми выступали дьяки, дворяне, стряпчие, ближние и думные люди и окольничие. За последними шествовал сам венценосный богомолец. Замыкали ход бояре в богатых шубах и высоких горлатных шапках, ближайшие из ближних людей, гости, приказные, иных чинов люди и народ. Весь путь — с обоих боков — оберегали полковники стрелецкие в бархатных и объяринных ферезеях и в турецких кафтанах. Возле них — также по обе стороны — шли стрельцы стремянного полку, «в один человек»: сотня с золочеными пищалями да полусотня с батожками и прутьями. За стеною стрельцов были расставлены пестрые кадки с пучками вербы, предназначавшейся для раздачи народу московскому.
Оба шествия останавливались пред Покровским собором — «лицом к восходу солнечному». Царь со святителем вступали во Входо-Иерусалимский придел в сопровождении высших чинов государевых и духовенства. По обе стороны лобного места становилась вся остальная свита государева со стольниками во главе. В соборном приделе, между тем, начиналось молебствие. Во время него облачался Патриарх; государь же возлагал на себя большой наряд царский еще на паперти.
Во храм Божий вступал царь в «платне» из золотой ткани, отороченном жемчужным узорочьем, усыпанным каменьем самоцветным. Над челом самодержца сверкал драгоценной осыпью — алмазами, изумрудами да яхонтами — венец царский, соболем опушенный. Рамена государевы были покрыты бармами, именуемыми «диадимою»; на груди сиял Крест Животворящего Древа. Царский посох сменялся на златокованый жезл, изукрашенный богато, каменьями осыпанный.
Лобное место к этому времени устилалось-убиралось бархатами да сукнами, да камкою. На возвышавшемся на нем аналое, укрытом пеленою в празелень, возлагалось Святое Евангелие, окружавшееся иконами. Путь отсюда к Спасским воротам кремлевским ограждался обитыми красным сукном надолбами-решетками. Вся Кремлевская площадь представлялась морем голов и пестрела войском «стрелецкого и солдатского строю» и народом московским.
Взоры всех собравшихся на площади были устремлены на лобное место, неподалеку от которого стоял долженствовавший изображать «осля» конь, окруженный пятью дьяками в золотых кафтанах под началом патриаршего боярина. Поблизости помещалась на обитой красным сукном и огороженной пестро расписанной решеткой колеснице праздничная нарядная «верба».
Ее представляло большое дерево, изукрашенное искусно сделанной зеленью, расцвеченное бархатными и шелковыми цветами и увешанное яблоками, грушами, изюмом, финиками, винными ягодами, цареградскими стручками-рожками, орехами. Во время шествия, под нею стояли в белых одеждах мальчики — «певчие поддьяки меньших станиц» из патриаршего хора, которые пели «стихиры цветоносию».
Выходили царь со святителем из Покровского собора; благословлял Патриарх возвратиться всем крестам и образам в святыню святынь московских — собор Успения Богоматери. После раздачи пальмовых ветвей и вербовых лоз государю, духовным и светским властям, а затем — одной вербы — младшим государевым чинам и народу, — приступали и к самому действу.
Начиналось оно тем, что архидиакон, став лицом к закату солнечному, читал подобающие празднику страницы Евангелия. В то время как он произносил слова — «И посла два от ученик», соборный протопоп подходил с ключарем к Патриарху под благословение: вместо двух учеников Христа «по осля идти».
Затем Патриарх благословлял царя-государя и — с Евангелием в одной и Крестом в другой руке — садился на подведенного к нему «осля», одетого красным сукном с головы, зеленым позади. Начиналось шествие, открывавшееся, по обычному чину, дьяками, дворянами, стряпчими и стольниками, за которыми везли на описанной выше колеснице вербу. — «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядый во имя Господне!» — раздавалось из-под ее ветвей и звенело, переливаясь тонкими голосами, умилительное пение малых певчих патриаршего хора.
Следом шли чины духовные, неся иконы; за духовенством — ближние люди государевы, думные дьяки с окольничими — все с вайями-вербами в руках. Наконец, шествовал, поддерживаемый двумя стольниками, государь, ведший «осля» за повод. Вместе с венценосным хозяином Земли Русской держали повод еще четверо: первостепенный боярин, государев да патриарший дьяк и патриарший же конюший старец. Пред государем несли его царский жезл златокованый, его, государеву, вербу, государеву свечу и царский плат. Обок выступал сонм бояр, окольничих и думных дворян с вербами в руках. Святитель осенял народ Крестом во все время шествия. За Патриархом следовало духовенство в богатейшем праздничном облачении.
Медленно-медленно подвигалось шествие на осляти от лобного места через Спасские ворота — к собору Успенскому. Весь путь государев и патриарший устилали стрелецкие дети красным да зеленым сукном; по сукну другие мальчики раскладывали однорядки цветные, пестревшиеся всеми цветами радуги.
Как только шествие вступало в Спасские (святые) ворота, над Кремлем раздавался с Ивана Великого гулкий благовест, подхватываемый кремлевскими храмами, а затем — расплывавшийся по всем сорока-сорокам церквей московских. Плавными, стройными волнами гудел-разливался над Белокаменною могучий медный звон, усугубляя торжественность шествия.
Затихали голоса Колоколен только в ту минуту, когда государь со святителем входили под сень Успенского собора. Здесь соборный протодьякон дочитывал евангельскую повесть о великом празднуемом Православною Церковью событие. Патриарх принимал из царских рук вербу-вайю и, благословив государя, целовал его в правую руку. Царь возвращал целование и шествовал к себе во дворец, где — в одной из церквей на Верху — совершалась в это время Божественная литургия.
Действо заканчивалось. Патриарх служил литургию в Успенском соборе, а затем шел к поставленной у южных дверей храма колеснице с нарядной вербою, молитвословил пред нею и благословлял «праздничное древо». Соборные ключари, между тем, отрубали большой изукрашенный сук от вербы и несли его в алтарь, где обрезывали ветви, чтобы после отправить их на серебряных блюдах в государевы покои. Часть ветвей раздавалась духовенству и боярам. Стрельцы и народ получали остатки «древа» со всеми украшениями и привесками.
С самых ранних времен (IV-V вв.), после Евангелия, Церковь ввела обычай благословлять и раздавать присутствующим на богослужении цветущие ветви со светильниками, чтобы живее изобразить первоначальное сретение Господа, при последнем Входе Его в Иерусалим. От сих ветвей этот праздник и называется воскресеньем Цветоносным, или Вербным. Верба используется на Руси потому, что в нашей местности именно верба зацветает раньше других деревьев, а пальмы не произрастают.
В IV веке святитель Амвросий Медиоланский говорил: «Произошло обыкновение в настоящий праздник, во время славословия, держать в руках ветви финиковые, или масличные; отсюда и самый праздник назван Неделей ваий. То, что мы ныне держим в руках эти ветви, имеет свое значение. Масличное дерево, из которого происходит елей, умягчающий раны и врачующий болезни, означает дела милосердия; а крепкое финиковое дерево, оконечности ветвей которого белы, означает, что после скорбей этой жизни мы переселимся в свет Небесного Отечества. И Давид-псалмопевец говорит, что праведник яко финикс процветет (Пс. 91, 13). Поэтому, держа в руках масличные ветви, покажем в делах — милосердие. Возьмем и финиковые ветви — в чаянии не земных утех за дела милосердия, а радостей Небесного Отечества, в чем Господь Христос есть Предтеча нам, потому что, по словам Апостола. Он есть конец закона всякому верующему».
Благочестивые христиане обыкновенно хранят освященные вербы в течение целого года, украшая ими в своих домах святые иконы.
Приготовление вербных веток в городах было особым обрядом. Накануне Вербного воскресенья в старину россияне, без различия сословий и званий (от царя до простолюдина), отправлялись ломать вербу на берега близко протекающих рек. В Москве, например, в Китай-город и на берега Неглинки, поросшие ивами и вербой.
На Руси испокон веков вербе приписывалась магическая сила влиять на орошение полей и лугов (верба растет в сырых местах, у воды), а значит, она, верили предки, способствовала плодородию и будущему урожаю. Здесь прослеживается отчетливая связь с дохристианскими обрядами и верованиями, с культом духов растительности и плодородия.
Вербе приписывалась сила охранять дома от пожаров, нивы — от града, останавливать бурю, распознавать колдунов и ведьм, обнаруживать клады и т. д. Следуя убеждению, что верба обладает универсальной целебной силой, наши предки съедали с освященной вербы по девять шишечек (сережек), считая, что это предохранит от лихорадки. Во время грозы освященную вербу вынимали из-за божницы и ставили на подоконник — верили, что это спасет от попадания молнии.
Считалось также, что верба обладает способностью наделять здоровьем и половой энергией скот и людей, предохранять от заболеваний и очищать от нечистой силы.
В древности существовал обычай: вернувшиеся из церкви родители стегали освященной вербой детей и приговаривали: «Верба — хлест! Бьет до слез. Верба красна, бьет не напрасно». Это делалось с целью оделить детей здоровьем. Освященной вербой постегивали и молодых женщин и девушек, а также новобрачных, желая тем самым сделать их чадородными. В самый праздник веточками вербы стегали скотину и приговаривали: «Как вербочка растет, так и ты расти» — помимо пожелания здоровья домашним животным, это должно было предохранить их от нечистой силы. Также, зачастую, по возвращении домой из церкви, люди легонько стегали друг друга освященной вербой и вместо пожелания здоровья от своего имени говорили: «Не я бью, верба бьет». Того же, кто проспал заутреню Вербного воскресенья, хлестали достаточно больно.
В некоторых селах накануне праздника, перед вечернею, носили вербы, после освящения их молитвой, вокруг церкви. В городах носили вербу из одной церкви, преимущественно стоящей в конце города, в другою — соборную или монастырскую (см. Ц. Вед. 1899. 20).
В некоторых местностях существовало благочестивое обыкновение влагать освященные вербы в руки умерших, в знамение того, что и они, по вере во Христа, победят смерть и, воскресшие по зову трубы Архангела, с освященными вайями изыдут из могил в сретение Спасителю (Апок. 7, е).
В Костромской губернии крестьянки пекли к Вербному Воскресенью баранки и, придя из церкви, кормили этими баранками домашний скот, чтобы предохранить последних от болезней. В Юрьев день крестьяне брали хранившуюся в продолжение года вербу, обмакивали ее в святой воде и окропляли затем ею домашний скот, собранный во дворе. С вербой в руках и провожали затем скот на пастбище.
В Белоруссии в Юрьев день окропляли скот вербой, обмоченной в Крещенской воде. Вечером в этот день верба, которою окропляли скот утром, или разламывалась на столько кусков, сколько голов скота у хозяина (куски эти затем сжигались), или же втыкались в воротах или в дверях скотного хлева с тем, чтобы скот шел прямо домой, а также для того, чтобы предохранить скот от порчи, то есть дурного влияния злых духов и злых людей.
В некоторых губерниях России вербу, освященную в Вербное Воскресенье, употребляли в качестве симпатического средства при заболеваниях домашнего скота; клали в пойло, приготовленное для больных коров, телят и пр.
В Белоруссии, В великую Субботу, на Страстной неделе, крестьянки подтапливали печь сохраняющеюся от Вербного Воскресенья вербой, желая очистить домашний очаг ее огнем.
Таким образом, освященная в день празднования Входа Господня в Иерусалим верба играла в жизни нашего народа весьма важную роль. Хотя во всех этих обычаях и обрядах и можно видеть выражение веры русского православного крестьянина в силу и действенность церковного освящения, но, к сожалению, эта вера затемнена различного рода суевериями, и «вербные» обряды и обычаи в большинстве случаев лишены истинного религиозно-церковного характера. Что же касается распространенная обычая «хлестать» друг друга освященной вербой, то представляет некую забаву, с истинною верою и благоговением по отношению к святыне ничего общего не имеющую, профанирующую «знамение победы», а иногда — прямо возмутительное побоище.
Кому не известны происходящее во многих наших церквах беспорядки при раздаче вербы в неделю Ваий? Лишь только священник прочтет молитву и окропит вербу святой водой, как в церкви начинается шум и давка, каждый спешит захватить себе священную ветку, раздается треск ломаемой вербы, иногда даже крики придавленных детей. До того ли в это время молящимся, чтобы слушать прекрасный канон Космы Маиумского, с его высоко-поэтическими ирмосами: «Явишася источницы бездны». И так бывает из года в год; и невольно мирятся с этими бесчиниями сами священники, полагая, вероятно, что ничего нельзя сделать для их предупреждения. Но сделать, кажется, можно, а потому и попытаться должно. По крайней мере, не везде же ведь такие беспорядки происходят? Есть же храмы Божии, в которых ничего подобного не бывает? А если так, то следует только присмотреться, как ведется дело в этих церквах, как там предупреждается беспорядок, и последовать их примеру. Для такого примера мы расскажем, как раздавалась верба в большом храме, где на всенощное бдение собралось до двух тысяч человек, и притом большею частью пришельцев из всех концов Русской земли.
Настоятель еще накануне переговорил с церковным старостой, который и пригласил человек 10-12 молодых людей из прихожан, чтобы они, во время чтения св. Евангелия, стали впереди молящихся и образовали, взявшись за руки, живую цепь от клироса до клироса. Этим давалось священнослужителям больше свободы действовать у аналоя. Вот, пред иконою праздника прочтено Евангелие; на клиросе зачитали 50-й псалом. Началось каждение вербы. Лишь только чтец произнес заключительный слова: «на олтарь Твой тельцы», как священник взошел на амвон, обратился лицом к народу, сотворил крестное знамение и начал говорить:
«Возлюбленные о Господе братия и сомолитвенники! Сейчас вы слышали во св. Евангелии, с какою радостию дети еврейские встречали Господа нашего Иисуса Христа, когда Он входил в Иерусалим на вольные страдания ради нашего спасения. Его встречали с пальмовыми ветвями, как Победителя смерти; Ему взывали: “осанна”, как Царю вожделенному. Чтобы сделать и нас участниками сей радости, чтобы живее напомнить нам это событие, св. Церковь сейчас освятит молитвою и окроплением воды Богоявленской и раздаст вам вот эти священные ветви. Много говорит сердцу нашему эта верба. Своим видом она напоминает крест Христов; своим цветом — Его пречистую кровь, на Кресте излиянную, а эти нежные белые цветочки не напоминают ли они собою чистые, святые души праведников, омытые и убеленные кровию Христа Спасителя и путем Креста восходящая на небо? Так знаменательна эта верба. Так глубокопоучителен обычай св. Церкви — раздавать ее сегодня. Не будем же, братия, оскорблять сего обряда своим нетерпением! Я говорю о том неблагочинии, какое обычно бывает в церквах при раздаче вербы.
Возлюбленные братия! Апостол Павел повелевает, чтобы в храме Божием все совершалось благообразно и по чину (1 Кор. 14, 40). А чин и устав церковный требует, чтобы никто не смел самочинно, самовольно брать освященную вербу: нет, ее должно брать из рук священнослужителя, от св. Евангелия и от образа Христова, и только тогда она будет в благословение получившему и всему дому его. Итак, прошу вас, братия: подходите чинно и благоговейно к св. иконе праздника и св. Евангелию, прикладывайтесь к нему и принимайте из рук священнослужителя, от св. образа Христова, как бы от Самого Христа, священную ветвь, и отходите с миром, без шума, без смятения. Будьте покойны: этих веток на всех достанет, а Господь, за ваше смирение и послушание уставу Его св. Церкви, нашей матери, благословит вас сугубым благословением. Господу помолимся!»
И вслед затем священник начал молитву освящения ваий. Нужно было видеть, какая тишина царила в храме, когда он говорил это простое поучение! К концу его мы заметили, что некоторые богомольцы, пришедшие со своею вербой, тихо передавали ее чрез цепь молодых людей, чтобы присоединить к освящаемой вербе, которая была пучками насажена в отверстия большего деревянного креста, нарочито для сего устроенного. После освящения вербы, священник сам приложился к иконе праздника, взял себе вербу, за ним подошел диакон и, из рук священника получив ветку, стал около него с сосудом елея, а один из церковников начал подавать священнику вербу, который, помазуя правой рукой чело богомольца, левою вручал ему ветку. Чинно, один за другим, длинною вереницей подходили богомольцы к иконе, получали вербу из рук священника я отходили без шума и толкотни. Вот и все, что оказалось нужным для устранения беспорядка. Там, где есть два — три священника, сделать это еще легче: один будет помазывать елеем, а другой вручать вербу. Главное — надо внушить богомольцам, что они не имеют права, по уставу церковному, брать сами освященные ветви: это дело священника. (Ц. Вед. 1891, 11).
Заметим, что все вышесказанное во многом относится и к нашему времени. В наших, удмуртских храмах редко бывает, что церковнослужители запасают вербу для всех. Если это где-то и происходит, то, возможно поступать так, как рассказано выше. Обычно же верующие сами несут в храм заготовленную ими вербу и стоят с нею всю службу. В момент освящения священник кропит вербы на приуготовленном столе, а затем обходит с кропилом вокруг храма и кропит вербы прихожан. И толчеи нет, и обид, что верба кому-то не досталась, или кто-то твою вербу взял, тоже. При этом не стоит толкаться и передавать свои вербы на общий стол — священник обойдет всех.
