Традиции

Русь народная

От Спиридона-солнцеворота до самого Рождественского сочельника (24 декабря по старому стилю/ 6 января по новому) готовится не только посельская-попольная, но и погородная Русь ко встрече великого праздника. Канун Рождества Христова должен застать люд православный уже вполне готовым к восприятию благостной вести о рождении Спаса-Христа, несущего на темную землю светлое благоволение. Твердо памятует простой русский человек притчу, гласящую о том, что не след приходить на пир в печальной одежде. Потому-то и спешит он, потому-то и старается всеми силами сбросить со своих плеч черную тяготу потовых забот и, запасшись всем, что Бог даст к празднику, ждет - с благоговейной тишиною в душе - появления на небе первой звезды вечерней, веруя, что это загорается та самая звезда, которая около двух тысячелетий тому назад возвестила волхвам о рождении Сына Божия в Вифлееме Иудейском. Целый день постятся - не принимают никакой пищи в Рождественский сочельник ("до звезды") благочестивые люди, памятующие о преданиях отцов и дедов, - чтобы, по завещанному теми уставу-обычаю, встретить грядущего Спасителя мира.

Наступает вечер: тьма ложится наземь, покрывает своими тяжкими тенями снега белые пушистые. И вот, вспыхивает на востоке ярким трепетным светом Вифлеемская звезда... На нее устремлены взоры всей Православной Руси, всех единоверных русскому пахарю народов как близких ему по крови, так и далеких. "Христос рождается!" - раздается радостное песнопение по всем храмам Божиим, и плывет вместе со звоном колокольным от многолюдных городов и сел через долы и горы, по полям и дорогам, по всему неоглядному простору светло-русскому.

Вечером, в канун Рождества Христова, неизменно придерживающиеся старых благочестивых обычаев люди русские не нарушают поста: по Уставу церковному разрешается вкушать в это время только "сочиво" (взвар рисовый или ячменный - с медом или ягодный и плодовый) с хлебом пшеничным, "оладьи" медовые да пироги постные.

Разговенье - утром, после ранней обедни; а до утра все еще стоят на Руси "Филипповки", идущие с 15 (28) ноября вплоть до веселых радостных Святок. А живут Святки от Рождества до Крещенья (с 25 декабря по 6 января старого стиля). "Пост - пости, праздник - празднуй!" - говорят в народе, подобно тому, как говорят и "делу - время, потехе - час!" От "Филипповок" рукой подать до Святок: "Сочельник - к Святкам с Филипповок мост!", "По сочельникову мосту идет Коляда из Новагорода!" - повторяет сельщина-деревенщина, вспоминая об этом времени, и добавляет: "Уродилась Коляда накануне Рождества, на Коляду прибыло дню на куриную ступню"... и т. д.

"Коляда" ("коледа") - слово загадочное, неоднократно ставившее в тупик исследователей нашего народного быта и приводившее их к самым противоречивым заключениям. Не только бытописатели, но и сам народ приурочивает к этому слову различные понятия. Так, на севере называют колядою Рождественский сочельник, колядованием - обряд хождения по домам на Рождество с поздравлениями и песнями, со звездою. В Новгородской губернии за коляду слывут подарки, получаемые при этом хождении. В южных и юго-западных полосах зовут этим именем самый праздник Рождества и даже все Святки. "Колядовать" на белорусском наречии означает - Христа славить. Если же этим словом обмолвится смоленский мужик, то оно имеет в его устах иное значение - побираться, просить милостыню, - утрачивая таким образом даже свой настоящий смысл.

В старину "колядовали" накануне Рождества по всей Руси. Теперь же этот обычай сохранился во всей полноте только в Малороссии, да среди белорусов. Он состоит в том, что молодежь деревенская, парни и девушки, - отстояв всенощную, или заутреню, идут веселой гурьбой по подоконью, останавливаясь особенно долго там, где горит огонь. Тороватые хозяева оделяют колядующих "кольцами" колбасы, оладьями, орехами или деньгами. В Киевской и Волынской губерниях половина собранных денег еще недавно отдавалась на церковь; в других же местах всегда все деньги шли на устраиваемую на Святках пирушку. Песни-"колядки", которыми величают новорожденного Христа в Малороссии, отличаются большим разнообразием и зачастую свидетельствуют о глубокой древности своего происхождения. В одной их них, например, поется о том, как "Божья Мати в полозе лежит, Сыночка родить; Сына вредила, в море скупала..." Другая гласит совсем об ином:

«На сивом море
Карабель на воды,
В том кораблейку
Трое воротцы;
В перших воротейках
Месячок светитчи,
В других воротейках
Солнечько сходит,
В третьих воротейках
Сам Господь ходит, -
Ключи примая,
Рай вотмикая»...

В тех из чисто великорусских губерний, где сохранился обычай колядования, он стал исключительным достоянием детворы деревенской, с увлечением выполняющей его за старших. И теперь еще можно видеть в ночь перед Рождеством кое-где толпы ребят, один из которых несет на палке зажженный фонарь в виде звезды, а все другие бегут за ним на каждый двор, куда только их пускают хозяева.

«Коляда, коляда!
Пришла коляда
Накануне Рождества;
Мы ходили, мы искали
Коляду святую
По всем дворам,
По проулочкам.
Нашли коляду
У Петрова двора;
Петров-то двор - железной тын,
Середи двора три терема стоят:
Во первом терему - светел месяц,
В другом терему - красно солнце,
А в третьем терему - часты звезды..,»

По старинному преданию, накануне Рождества, в самую полночь отверзаются небесные врата, и с высот заоблачных сходит на землю Сын Божий. "Пресветлый рай" во время этого торжественного явления открывает взорам праведных людей все свои сокровища неоценимые, все свои тайны неизъяснимые. Все воды в райских реках оживают и приходят в движение; источники претворяются в вино и наделяются на эту великую ночь чудодейной целебною силой; в райских садах на деревьях распускаются цветы и наливаются золотые яблоки. И из райских пределов обитающее в них Солнце рассылает на одетую снежной пеленою землю свои дары щедрые-богатые. Если кто о чем будет молиться в полночь, о чем просить станет, - все исполнится-сбудется, как по писаному, - говорит народ.

У сербов и лужичан существует обычай - выходить Рождественской полночью в поле, на перекресток дорог и смотреть на небо. По словам стариков, перед взорами угодных Богу людей открываются небесные красоты неизреченные. И видят они, как из райских садов зоря-зоряница выводит солнце красное, как она, ясная, усыпает путь его золотом и розами. И видят они, как бьют в муравчатых берегах ключи воды живой, как расцветают цветы духовитые, как золотятся-наливаются плоды сочные на деревьях серебряных с листочками бумажными... Многое еще видят достойные видений люди, да все меньше таких становится на земле, затемненной грехами нераскаянными. А как ни смотри на небо грешная душа - ничего, кроме синевы небесной да звезд, - и то если они не укрыты темным пологом туч, - не высмотреть ей и в эту ночь откровений.

На Рождественской трапезе необходимыми кушаньями являются здесь мед и "чесница" (пресный пшеничный хлеб с запеченной в нем монетой). Большак-хозяин разламывает чесницу и разделяет между трапезующими; кому достанется кусок с монетой, - того ожидает счастье. Бадняк-колода, по мнению старых сведущих людей, наделяется свыше целебной силой. Уголья и зола, остающиеся после него в очаге, считаются лекарством против болезней рогатого скота и лошадей; если дымом его тлеющей головни окурить на пасеке улья, то это помогает дружному роенью пчел и т. д. Зернами, разбросанными по полу во время встречи гостя-положайника, хорошо кормить кур, чтобы те лучше неслись; солому, которой устилается на "бадний день" пол хаты, выносят на ниву и разбрасывают по ней, считая, что от этого будет лучше урожай по весне. Во многих местностях огонь "бадняка" поддерживается не только в день великого праздника, но и во все Святки - вплоть до Нового Года.

Празднование Рождества Христова в царских палатах XVI-XVII века начиналось еще накануне, рано утром. Царь делал тайный выход. Благочестивые государи московские и "всея Руси" любили ознаменовывать все великие праздники делами благотворения. Так было и в этом случае. В сочельник, когда вся Москва - и первый богач, и последний бедняк - готовилась, каждый по своему достатку, к празднику, - голь-нищета московская переполняла, еще до утреннего света, все площади, в надежде, что царь не захочет, чтобы кто-нибудь из его людей и людишек оставался голодным в предстоящие великие дни. О тайном выходе знали все, кому о том знать надлежало. Неожиданно совершенное впервые - превратилось в обычай; последний - в освященный годами обряд царского обихода. Если не сам государь, то кто-либо из ближних бояр его должен был исполнять положенное. Но только болезнь могла прибегнуть к замене царя приспешником, удостаивавшимся представлять собою священную особу государя. Обыкновенно же этот выход совершался самим царем...

За четыре часа до рассвета самодержец выходил на благочестивый подвиг. Темень зимней ночи черным пологом лежала над одетой снегами Москвой. Впереди государя несли фонарь, обок следовали подьячие Тайного Приказа, поодаль - стрельцы. Встречные на пути оделялись деньгами. Прежде всех "узилищ" посещался Большой тюремный двор. Богомольный гость заключенных обходил каждую избу, выслушивая жалобы колодников - одних освобождая по своему царскому милостивому изволению и скорому суду, другим облегчая узы, третьим выдавая по рублю и по полтине на праздник. Всем "сидельцам тюремным", по приказанию государя, назначался на великие дни праздничный харч. С Большого тюремного двора государь шествовал на "Аглинской". На этом дворе милость царева изливалась на полоняников. Шествуя отсюда, в Белом и Китай-городе государь оделял из своих рук всякого встречного бедняка. Возвратившись с описанного выхода в палаты, царь шел в покои на отдых. Отдохнув и переодевшись, он выходил в Столовую избу или Золотую палату, или же в какую-либо из дворцовых ("комнатных") церквей. Царские часы венценосный богомолец слушал, окруженный сонмом бояр, думных дьяков и ближних чинов.

В навечерие великого праздника - царь в белой, шелком крытой шубе, отороченной кованым золоченым кружевом и золотной нашивкой, шел в Успенский собор, где стоял за вечерней и слушал действо многолетия, "кликанное" архидиаконом. После этого патриарх "со властьми и со всем собором здравствовал государю"...

В сумерки, при трепетном мерцании первой вечерней звезды, являлось во дворец "славить Христа" соборное духовенство с хорами государевых певчих; к последним иногда присоединялись "станицы" патриарших, митрополичьих и других певческих хоров. Славельщики входили в Столовую избу или в Переднюю палату. Государь принимал гостей по уставу - по обычаю, жалуя их белым и красным медом, который золотыми и серебряными ковшами обносили специальные подносчики. Кроме царского угощения, христославы получали и "славленое" (от восьми алтын с тремя деньгами до двенадцати рублей, смотря по положению того, от кого был хор). Русские цари очень любили церковное пение, а потому особенно жаловали "воспевак", обладавших выдающимся искусством в нем.

Наставал самый праздник Рождества Христова. Царь шел к заутрене в Золотую палату. В десятом часу утра расплывался над Москвою первый гулкий удар красного благовеста к обедне, подхватываемый колокольнями сорока-сороков московских. В это время государь был уже в Столовой палате, убранной "большим нарядом". Он сидел на своем царском месте, рядом с которым стояло патриаршее кресло. Бояре и думные дьяки сидели по лавкам, застланным "бархатами"; другие ближние люди, младших разрядов, стояли поодаль.

По прошествии некоторого времени в палату вступал патриарх, предшествуемый соборными ключарями с Крестом и со святой водой. Святителя сопровождал сонм митрополитов, архиепископов, епископов, архимандритов и игуменов. Государь вставал навстречу архипастырю, шедшему славить Христа. После пения положенных по уставу молитв, "стихир" и многолетия, патриарх поздравлял царственного хозяина Земли Русской и, по приглашению его, садился рядом с ним. Затем, немного спустя, благословив государя, иерарх Православной Церкви, со всеми духовными властьми, шел в царицыны покои, в государынину Золотую палату. После царицы патриарх посещал всех членов царского семейства.

Государь, между тем, собирался к обедне в Успенский собор. Выход в собор совершался по Красному крыльцу, в предшествии и сопровождении бояр. Государь был одет в царское платно (порфиру), становой кафтан и корону; на груди его были возложены царские бармы; в руке - царский жезл. Царственного богомольца держали под руки двое стольников в золотых праздничных ферезеях. Начинали шествие люди меньшего чина, вельможи большего чина следовали за царем.

По окончании литургии, государь в одном из приделов собора переменял царское платно на "походное" и возвращался во дворец. Там в это время приготовлялся уже праздничный стол - на патриарха, властей и бояр. Но, верный своему благочестивому обычаю, самодержец московский не садился за стол, не узнав, что все исполнено по его изволению.

А "изволил" государь приказывать еще с утра: "строить столы" для бедных и сирых. В Передней палате или в одних из теплых сеней государевых, к этому времени были уже другие гости: собиралось-скликалось по Москве до ста и более нищих и убогих. Столы уставлялись пирогами и перепечами, ставились жбаны квасу и меда сыченого... Иногда, в то же самое время, столы для убогих и сирых "строились" и в царицыных покоях, в ее Золотой палате, где также раздавалось беднякам щедрою рукой царское жалованье. Утром, пред обедней, к царице съезжались старшие боярыни, вместе с которыми она и слушала слав-ление Патриарха.

Встретив праздник делами благотворения обойденным судьбою несчастным и приняв "здравствование" духовных и светских властей ближних людей своих, государь отдавал себя семье. На другой день он слушал утреню и обедню в одной из своих комнатных церквей, после чего принимал приезжих из других городов - христославов "духовного и светского чина". К царице в это же время собирались, по "нарочитому зову", приезжие боярыни. Родственники государя и государыни оставались в царицыных палатах - "к столу"; все же другие гости уезжали, так как им, по уставу, не предоставлялось права обедать за царскими столами.

На третий день великого праздника государь "шел саньми" на богомолье в один из наиболее чтимых, прославленных своими святынями московских монастырей. На раззолоченных, испещренных хитрым узорочьем санях, по сторонам царского места, крытого персидскими коврами, стояли два ближних боярина и два стольника. За государевыми санями ехала царская свита: бояре, окольничие, дети боярские. Отряд стрельцов во сто человек оберегал поезд ото всякого лиха. Несметные толпы народа окружали царский путь, бежали и скакали на конях за поезжанами, приветствуя "батюшку-царя" радостными кликами. Посетив московские святыни, на обратном пути с богомолья, государь заезжал поклониться праху родителей и возвращался в свои палаты...