Оглавление

От автора I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX иллюстрации сокращения приложение

Глава XIV. Кузебай Герд и Вавож.

Время рождения Удмуртской автономии было суматошным и противоречивым. Чистые сердца и наивные мечты, но рядом - грязные интриги, политические обвинения и репрессии... Все смешалось в том времени и в тех лидерах. Столь же противоречивая личность - Кузьма Павлович Чайников. Он был взращен православной цивилизацией, но долго оставался настоящим язычником, зато под конец заново, искренне уверовал в Бога. По своим убеждениям вавожец был демократ, но во многих словах и действиях - коммунист. Точнее, как говорили тогда, "беспартийный большевик". Это заботливый друг, бескорыстный наставник, но иногда еще и честолюбец, хвастун, осведомитель "органов"...

Подобные противоречия и темные стороны биографии в принципе можно найти и в такой значительно более цельной личности как М. С. Елабужский. Однако, и в том, и в другом случае вся временная шелуха и политическая трескотня уходят в никуда, когда вспоминаешь главное, вечное. А оно, если говорить о Кузебае Герде, в том, что это, прежде всего, не политик и чиновник, а выдающийся поэт, замечательный этнограф, опытный фольклорист, крупный просветитель, Формирование его было связано с Вавожем. Вообще создается впечатление, может быть ошибочное, что все лучшее в Герде идет от Вавожа и вавожского края, а все худшее - от всяких "пролетарских" и "революционных" центров, куда его заносила судьба.

Каждый человек имеет какой-то "документ №1" в своей жизни. Сейчас это "свидетельства о рождении", которые люди постарше называют "метриками". Так накоротко именовали выписки из огромных "метрических книг". Это "приходские списки рожденным, умершим и повенчанным". Их вел батюшка, словно бы "отмерявший" (отсюда и термин) жизни и смерти своих прихожан. Уже поэтому каждый батюшка был потенциальным летописцем своего села. Такие книги в Вавоже начали впервые вести в 1755 году и вели до 1938 года. Все вавожане, крещенные под сводами этого храма, "одним - миром мазаны" (миро - особое благовонное масло для свершения таинства миропомазания). Они члены одного православного сообщества.

Сохранилась "Метрическая книга, данная из Вятской духовной консистории причту Николаевской церкви, села Вавожа, второго благочинного округа. Маллгыжского уезда для записи родившихся, браком сочетавшихся и умерших на 1898 год" [ЦГА УР, ф. 26, оп. 1, д. 149].

Находим в той церковной книге раздел "Январь". Его итог - 26 родившихся мальчиков и 29 девочек. Вот среди них и имеющая особую историческую ценность запись о рождении и крещении будущего поэта, пока бесфамильного. Дело в том, что в те годы использование фамилий среди удмуртов все еще толком не закрепилось. Фамилии образовывались не сразу. Часто фамилией становилось имя отца. Нередко фамилии сочиняли священники.

О рождении нашего героя иногда пересказывают невероятную историю. Будто бы, на самом деле, он появился на свет в 1897 году в разгар июньского сенокоса. Родители якобы "в эту трудоемкую пору не пожелали его везти в церковь [всего-то за восемь верст. Е. Ш.] и крестили его только после нового года". К этому порой добавляют и другой "анекдот". Мол, "глубокой осенью" отец все же повез сына в Вавож крестить, да на ухабе "вытряхнул из саней..." [Ермаков Ф. К. Кузебай Герд (жизнь и творчество). Ижевск, 1996. С. 12; Герд Надежда. Воспоминания // Как молния в ночи... К. Герд. Жизнь. Творчество. Эпоха. Ижевск, 1998. С. 291]

Подобные образцы "фольклора", в общем-то оскорбляющие память родителей поэта - хороших прихожан, опровергает впервые публикуемый мною бесспорный архивный документ:

"Родился 2 января. Крещен 9 января. [Наречен. Е. Ш.] Косма. [Родители. Е. Ш.] деревни Большой Докьи, крестьянин из вотяков Павел Васильев и законная жена его София Никифорова, православные. Восприемник - той же деревни крестьянин из вотяков Никита Абрамов" [ЦГА УР, ф. 26, оп. 1, д. 149, л. 182].

Кто же такой Косма (в русской транскрипции Козма, Кузьма)? Это замечательный лекарь, христианин. Давным-давно он жил возле Рима. Лечил многих, но был бессребреник. В 284 году исцелил императора Марка Аврелия Карина, но другой врач, язычник, из зависти убил Косьму.

День памяти Космы и Дамиана (Демьяна, другого христианского мученика) православная церковь всегда отмечала только 1 июля по старому стилю. С реальной датой рождения будущего поэта это никак не связано. Ну а считать выбор родителями (и утверждение затем зимой духовенством!) "летнего" имени за косвенное подтверждение рождения малыша 1 июля 1897 года, "в разгар сенокоса", и вовсе нелепо. Имена в России выбирали не только строго по святцам (то есть по списку святых в календарном порядке), но и по каким-то личным мотивам, допустим, в память близких людей.

И, самое главное, неужели же можно допустить, что и священник, и диакон, и псаломщик оказались настолько слепы? Они легко бы отличили недельного младенца от полугодовалого малыша и, будьте уверены, за столь долгую задержку с крещением непременно не только бы укорили своих, столь ближних прихожан, но еще и как-нибудь бы наказали их, сделав запись об этом в церковных книгах. Подобные казусы скрыть невозможно.

Цитирую дальше: "Совершал таинство [крещения. Е. Ш.] священник Василий Георгиевич Красноперов с псаломщиком Василием Ардашевым и диаконом Константином Васильевичем Поповым". По случаю зимней поры святое таинство свершалось в нижнем, теплом храме. Вернее всего, перед самым новым - правым, южным приделом, что во имя иконы Богоматери "Утоли моя печали". Святая благодать тогда снизошла здесь на младенца.

Через 22 года наш герой, правда, демонстративно и официально отречется от христианского имени. Назовет он себя на языческий лад: Кузебай Герд.

Безбожные власти приветствовали моду на отречение от христианских имен. Именно тогда появилось поколение "Владиленов", "Марксин", "Электрификации" и им подобных несчастных, а в чем-то и счастливых советских граждан.

Деревня Большая Докья (она же Покчивуко), что по Ижевскому тракту, под самым боком у Вавожа, была на хорошем счету у местных батюшек. Не зря же незадолго до рождения будущего поэта они не только благословили создание в деревне школы, но и сами преподавали там Закон Божий.

Замечательно, что и само здание школы - "родовое гнездо" семьи Кузебая Герда. Первые годы его жизни прошли в этом большом добротном доме. Его построил вместе со старшими сыновьями отец, Павел Васильевич. В 1903 году он (напомню, по советской трактовке бедняк из бедняков) безвозмездно передал новый пристрой к своему дому земству под школу. Та первоначально где-то ютилась, но вот получила два вполне приличных помещения классов в доме П. В. Чайникова. Сам же он начал работать там сторожем и истопником, но умер через четыре года. В 1970 году исторический дом был разобран и перевезен в деревню Гурезь-Пудга.

Одновременно с Кузьмой в школе учились 42 мальчика и 12 девочек. Удмуртов же из них было соответственно 35 и 6 [ЦГА УР, ф. 26, оп. 1, д. 23, л. 44]. Учительница была русская и все обучение она вела на русском языке. Естественно, как бы это ни было трудно, мальчику пришлось осваивать русский язык. Без него, без приобщения к великой русской культуре, не состоялся бы и Кузебай Герд как творческая личность.

По окончании в 1910 году начальной школы в Большой Докье первая учительница мальчика (имя ее установить не удалось), приметив в нем искры таланта, сама отправила его в соседний Вавож. Местная двухклассная земская школа, как уже говорилось, имела высокий авторитет в Малмыжском уезде.

А уж в Вавоже замечательные "поповны" Анна и Мария Меньшиковы сделали из него настоящего человека! На год позже Кузьмы эту же школу окончили И. П. Пушкин, будущий учитель, краевед, и Ф. Я. Фалалеев, будущий маршал. В начале 1950-х годов второй из них вспоминал в письме к первому: "Нужно воздать нашим учительницам должное за их бескорыстный труд, за обучение и воспитание интереса ко всему хорошему и правдивому, за развитие у нас потребности увеличивать знания, за привитие основ культуры. Все было впереди, все надо было брать с бою - к тому и готовились. Нее были там такие, которым пробивать в жизнь дорогу надо было горбом" [Авангард. 1965. 12 агуста].

Благодаря педагогическому искусству и доброжелательности сестер Меньшиковых, Кузьма, квартировавший прямо в их доме, преодолел свою первоначальную "инородческую" робость и деревенскую диковатость. Он особенно приохотился к чтению и декламации классической русской литературы. Более того, сестры даже приобщали его к участию на детских ролях в тех любительских спектаклях, что как раз тогда начинались в Вавоже. Например, мальчик играл на пару с Федей Фалалеевым в сцене "Корчма на литовской границе" из трагедии А. С. Пушкина "Борис Годунов".

Известно, что К. Герду в юности очень нравилось петь в церковном хоре [К. Герд. Жизнь и творчество. Ижевск, 1994. С. 23]. Имелся в виду семинарский хор в Кукарке. Но Кузьма никак не мог не участвовать и в вавожском церковном хоре, о котором говорилось выше. Напомню, хором тем руководила его любимая учительница Анна Меньшикова.

Бесспорно, именно этот, общечеловеческий, христианский пласт культуры оказал решающее влияние на формирование Герда-художника. Выдавать же вавожский дом Меньшиковых за некий питомник "революционеров" совсем нелепо. Между тем, отдельные исследователи даже в 1996 году продолжают утверждать: "Особенное влияние на сформирование его [К. Герда. Е. Ш.] личности оказала домашняя библиотека его учительниц, в которой были ... запрещенные труды К. Маркса, Ф. Энгельса, Г. В. Плеханова и даже отдельные брошюры В. И. Ленина, выпушенные нелегально" [Фролова Г. Д. Просветители удмуртского народа. Ижевск, 1996. С. 183].

Ну что ж, факт хранения в вавожском доме Меньшиковых различных "социал-демократических изданий" [Ермаков Ф. К. Удмуртский поэт и ученый. Ижевск, 1988. С. 7] (совсем не обязательно "запрещенных") можно и признать. Но такими же "революционерами" тогда следует объявить священников М. С. Елабужского, Н. Н. Блинова и многих других. Они интересовались социалистическими учениями, частенько с иронией подмечая присвоение ими отдельных христианских идей. Но вот пропагандировать среди детей враждебную себе идеологию представители весьма замкнутого сословия духовенства (в данном случае "поповны") все же принципиально не могли.

Кузьма Чайников блестяще закончил в 1912 году вавожскую школу, особо отличившись в сочинении и на экзамене по словесности.

Наверное, под влиянием "поповен" кипящий энергией выпускник ушел пешком в Яранский уезд, чтобы поступить в учительскую семинарию в слободе Кукарка (ныне город Советск Кировской области). Получив звание учителя, юноша вернулся в сентябре 1916 года в родной уезд и начал работать заведующим двухклассной школы села Большая Уча (ныне Можгинский район). Это совсем недалеко от родных мест.

Зато в июне 1918 года волна революционных преобразований занесла Кузьму в сам Малмыж на довольно высокий пост заведующего удмуртским подотделом уездного отдела народного образования. Потом были Ижевск, Москва...

За всей этой круговертью быстро мужавший Кузьма Павлович не забывал вавожский край. Песни и сказки вавожских удмуртов он слушал и записывал еще будучи школьником. Потом продолжил и, наконец, в 1920 году издал в Сарапуле на удмуртском языке сборник "Избранные песни малмыжских вотяков".

Удмуртские села родного Малмыжского уезда привлекали особое внимание К. Герда. Он содействовал, например, открытию в 1919 году в селе Новый Мултан (ныне Увинского района) первой удмуртской учительской семинарии. В чем-то она была близка Кукарской, но уж преподавать там стали исключительно на удмуртском языке. Семинария была бы невозможна без помощи деда жены поэта, богатого купца Ивана Антоновича Ирисова (1857-?).

Этот староста Покровской церкви в Новом Мултане был к тому же делегатом первого всероссийского съезда удмуртов летом 1918 года в Елабуге. Именно тогда он и дал священникам-удмуртам 25 тысяч рублей на организацию удмуртской учительской семинарии. Здание же для нее (тогда церковно-приходской школы) купец подготовил еще в год рождения Кузьмы.

В 1920-е годы, естественно, поэт был близок коммунистическим кругам, разделяя их цели и идеологию. Но ему не были чужды и православные круги, знакомые с детства. Например, в 1924 году он счел возможным почтительно обратиться из Москвы к священнику-удмурту Алексию Александровичу Александрову (1870-1927) из Старых Зятцев (ныне Якшур-Бодьинский район). В этом письме, перехваченном чекистами, поэт проявил пристальный интерес к проблеме удмурта-епископа, признав: "Вотякам нужно слиться в одно. Чуваши уже ставят архиерея" [ЦГА УР, ф. Р-452, оп. 1, д. 122, л. 36]. К. Герд имел здесь в виду чуваша Симеона (Михайлова), который в 1923 году действительно стал епископом Чебоксарским, но не смог удержаться на "родной" кафедре, как затем и на ижевской. Он репрессирован подобно почти всем епископам тех лет. Как бы то ни было, очевидно, что проблема создания "инородческой епархии" стала волновать и удмуртов-атеистов, не настроенных пока воинствующим образом.

Несколько раньше на благочинном съезде в Елабуге удалось даже записать в резолюцию: "Желательно было бы видеть среди вотяков достойного Епископа-вотяка, без подразделения на епархии инородческую и русскую" [Там же, л. 23]. В самом появлении такой резолюции можно видеть косвенное воздействие К. Герда, "тормошившего" земляков-удмуртов во всех сферах общественной жизни.

Проживая вдали от малой родины, К. Герд все же в 1920-е годы от случая к случаю, чаще в летние отпуска, заезжал в село и как организатор, и как фольклорист-этнограф. Общался с М. С. Елабужским, имея с ним общие интересы в этой сфере. Непременно навещал Анну Меньшикову (Мария уже умерла), приходил и к могилкам родителей на вавожском кладбище (мать умерла в 1919 году).

По воспоминаниям земляков, чаще всего поэт бывал в деревне Малиновке, которую считал родной. Она примыкала к Большой Докье с юга и в ней жили братья Кузьмы.

"Свой отпуск Кузебай Герд любил проводить в родной деревне. Это было в 1928 и 1929 году. Приезжая домой в самое прекрасное время, в дни сенокоса, он организовывал художественную самодеятельность, где охотно принимали участие многие девушки и юноши. Активно работали драматический и хоровой кружки...

По его же совету многие жители на своих огородах занялись посадкой яблонь, крыжовника, вишни, смородины. Сейчас нет в деревне такого хозяина, который бы не имел своего сада ..." [Тюлькин Ю., Писатель и друг // Авангард. 1965. 23 октября]

Неугомонная активность, творческая импульсивность, неординарность мышления большого поэта должны были непременно прийти в трагическое противоречие с тоталитарной советской системой. В марте 1931 года публикация крайне резкого открытого письма И. А. Наговицына "гражданину" (уже не "товарищу"!) К. Герду [Ижевская правда. 1931. 6 марта] открыла травлю поэта. Она закончилась его арестом и расстрелом 1 ноября 1937 года.

Очень важно, что там, на своей Голгофе - в северном концлагере на Соловках, удмуртский поэт три года тесно общался с выдающимся русским богословом, священником, искусствоведом Павлом Александровичем Флоренским (1882-1937). Именно под его влиянием Кузьма Павлович окончательно избавился от "коммунистического неоязычества".

Поэт осознал, надо полагать, значение своего крещения в вавожском храме и оценил благодатность прежнего общения с местным духовенством... В конце концов прозревший узник концлагеря написал жене, что все же уверовал в Бога [Это из последнего сохранившегося письма К. Герда жене. Оно впервые опубликовано в книге: Возвращение. Вып. 1. М., 1994. С. 362]. Все возвращается на круги своя...

Кузебай Герд - гордость вавожского края. Говоря о величии этой фигуры, мы не должны забывать о той духовной среде старинного села, что формировала поэта.

От автора I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII XIX иллюстрации сокращения приложение